Низами Гянджеви – Искендер-наме – Страница 3 из 15

Низами Гянджеви – Искендер-наме – Страница 3 из 15

БОИ ДАРИЯ С ИСКАНДЕРОМ ПРИ МОСУЛЕ

Подойди, виночерпий! Вино ты подашь
И отмеришь сегодня мне несколько чаш!
Я возжаждал вина наилучшего, чтобы
Хоть на час избежать этой жалкой трущобы.

* * *

И лазурный, над нами крутящийся свод,
И небесных светил предназначенный ход, —
Не пустая игра. Сей завесы узоры
Не затем, чтобы тешить беспечные взоры.
В ней с премудрым значением каждая нить,
Но откуда они, — кто б помог разъяснить?
Как нам ведать, на что вскинем завтра мы веки?
Кто от наших очей удалится навеки?
Кто на кладбище из дому будет снесен?
Кто увидит, что светлый сбывается сон?

* * *

О добре и о зле повествующий снова
О великих царях начал мерное слово:
Когда принял фагфур день пришедший, а ночь,
Взяв динар, жемчуга свои бросила прочь, —
Оба войска сошлись и, как два полукруга,
Словно Кафский хребет, встали друг против друга.
И железных шипов на ристалище зла
Разбросали для конных врагов без числа.
Крик начальников слышался. Передовые
Продвигались ряды. Все сердца боевые
Позабыли покой. Так столпились войска.
Что у сжатых бойцов затрещали бока.
И примолкли два войска, отряды построя
Не пустив еще в бой ни единого строя, —
Верно, думали все: будет мир заключен.
И мечи не покинут спокойных ножон.
Но кичливы и молоды недруги были.
Пламень с влагой сошлись и о мире забыли.
Был нарушен покой, и возникла беда,
И жестокому бою пришла череда:
Устремляясь на зла огневую дорогу,
Не стремились цари к миролюбья порогу.
Барабаны забили. Литавры в уста
Стало небо лобзать. И небес высота
Звоном сотен зеркал огласилась; в их звоне
Свирепел каждый слон, несший их на попоне.
С воплем тем, что вздымал тюркский воющий най,
Вопли тюркских бойцов огласили весь край.
Стали рыканьем львов пробужденные трубы,
Зовы звонких рогов в мозг вонзались, как зубы.
Непрестанно свистел звук змеистых плетей,
Возлетавший в пределы небесных полей.
Кто слыхал о неистовстве столь же великом?
Горячили друг друга все воины криком.
Будто рушились горы, и сам Исрафил,
Страшный суд возвещая, в трубу затрубил.
Пыль объяла весь воздух. Весь мир в этой буре,
Потеряв повода, позабыл о лазури.
Чепраки и шеломы окутывал прах.
Высь была на земле, а земля в небесах.
Мгла над смертными стонами руки простерла,
И арканы сжимали хрипящие горла.
Подымал испаренья дыхания жар.
От мечей, как от молний, рождался пожар.
Так чихали мечи от крутящейся пыли,
Что несчастные души над полем поплыли.
Полководец иранский поставил с утра
Все войска в должный строй. Начиналась игра.
И о правом крыле он подумал: урона
Не могла понести эта лапа дракона.
Вслед за этим он левое создал крыло.
Словно море железа в порядок пришло.
Так стремился он к мощному их единенью,
Что свет солнца не справился с плотною тенью.
Сердцевины рядов. Всех спасла бы она
В миг смятенья, булатная эта стена.
Но и царь Искендер, словно воск уминая,
Создал пальму из войск. Он от края до края
Подготовил свои подкрепленья. Потом,
Дав мечи и кольчуги просившим о том,
Роздал шлемы бойцам, — так вот щедрые грозы
Льют сверкающий деждь на румяные розы.
Все ряды его войск были, словно скала.
Середина рядов неприступна была.
Мерный строй всех бойцов увидав, не дивитесь
Что в рядах не один жаждал подвига витязь.
И внезапная смерть черный взвихрила прах,
И у светлых небес свет померкнул в очах.
Всюду кровь потекла, — где ей сыщется мера!
Запылала земля, словно красная сера.
Из засад крепких луков, и гибель и стоны
Породив, друг за другом летели драконы.
Вился в кольцах аркан, словно алчный дракон,
Пожирать вражий клад стал с поспешностью он.
Так свирепо рычали слоны боевые,
Что все львы пригибали от ужаса выи.
И бойцы поднимать не жалели чела:
Меч над каждым сверкал, полон гнева и зла.
Состраданье пропало. Тут ждал бы удара
Даже сын от отца. Битва сделалась яра.
И от мира далек был спасенья шатер,
И по древкам знамен плыл кровавый узор.
Столько стрел прорвалось сквозь пробитые брони
Что горячих стрелков покраснели ладони.
Так огнем ратоборства весь край был покрыт,
Что взлетали огни из-под конских копыт.
Посреди своих войск, в этом яром пожаре,
Черным львом всем казался озлобленный Дарий.
В жажде недруга стиснуть и к праху пригнуть
Он расправил свою многомощную грудь.
Там, где руку вздымал он в свирепом запале,
Сотни вражьих голов возле ног его пали.
Налетев на врага, — он лишал его сил,
Ударяя, — он голову вражью сносил.
И покрыл всю окрестность в бою своем страстном
Он атласом румийским разодранным, красным.
Но и царь Искендер, не жалея себя,
Начал страшный свой суд, нападавших рубя.
Тотчас руки в сраженье пустил он умело,
И в руках у него два меча заблестело.
И мечам, чьи лучи так сверкали в пыли,
Отказать в своей жизни враги не могли.
Если в череп слона бил он жалом кинжала,
Миг — и туша слона черным прахом лежала.
Если б в реку он бросил свой пламенный гнев,
То зажег бы и реку палящий посев.
В гневе был он, что лев, разъяренный в погоне,
И от этого льва мчались в ужасе кони.
И смутившийся Дарий услышал слова:
«Наши львы устрашились румийского льва.
Да минует его, о владыка, пощада!
Даже нашим слонам с ним бы не было слада.
Прикажи всему войску — скорее, скорей! —
На царя Искендера направить коней!»
Тотчас Дарий велел, с мощным недругом споря,
Устремиться войскам, словно бурное море,
Всею силой, всем прошлым боям не в пример,
К тем рядам, пред которыми сам Искендер.
В битву мигом иранцев помчались отряды.
Каждый скачущий всадник, не зная пощады.
Крепко в обе руки взял сверкающий меч,
Чтобы встречному недругу шею рассечь.
Искендер, увидав страшный натиск и зная,
Что грозит ему смертью напасть эта злая,
Дал приказ, чтоб немедленно ринулись в бой
Все войска, чтоб отряды ценою любой
Путь врагу пресекли, чтоб властитель Ирана
Вмиг постиг: в его сердце смертельная рана.
И, сомкнувшись, все воины, как саранча,
В мире подняли бой, мир в сраженье топча
Вновь посыпались дроты. Мечи заблестели.
Муравью между стрелами не было щели:
Словно пчелы гилянские, тысячью жал
Рой неистовых стрел черный прах поражал.
К Искендеру враги все теснились упорней,
Но стоял он, как ствол, чьи незыблемы корни.
Некий мощный иранец, свой выпрямив стан,
Налетел на царя, словно сам Ариман.
Молодой кипарис покачнулся. Ударом
Потрясен был он быстрым: соперником ярым
Был разрублен кафтан и кольчуга была
Прорвана. Так булат ощутила скала.
Уцелела рука повелителя света,
Хоть была она все же булатом задета, —
И хоть раны глубокой избег он едва,
Но была у врага снесена голова.
Искендер устрашен был врагом этим смелым
И победу свою счел он тягостным делом.
И в нежданном смущении он захотел
Дать груди своей отдых от вражеских стрел.
Но, на счастье свое в неизменной надежде,
Вновь стоять он решил так же твердо, как прежде.
И узрев свой победный, сверкающий стяг
И постигнув: падет им настигнутый враг, —
Вновь сверкнул он мечами своими, и снова
Его мощная грудь к новой схватке готова.
И бойцы проливали без устали кровь,
Никли наземь, вставали и падали вновь.
Утомленных румийцев тесня понемному,
Им повсюду иранцы закрыли дорогу, —
И когда меж румийцев послышался стон,
Смертный час захотел взять их тотчас в полон.
Но румийцы, внезапно воспрянувши снова,
Отразили напор, их сжимавший сурово,
И вкруг яркого стяга сомкнули свой круг,
И не стал он добычею вражеских рук.
Зиндж каменья собрал, чтоб венец сделать новый,
А фагфур бросил трон свой из кости слоновой.
И, себя украшая, лазурная мгла
Вместо зеркала в небо луну подняла.
Все бойцы возвратились к стоянкам устало,
Прекратили вражду. Время дремы настало.
Смыли кровь с жарких тел. Пыль омыли с лица.
Но покоем неполным дышали сердца.
Не промедлят созвездья на своде высоком.
День взойдет. Что назавтра задумано роком?

* * *

Засверкал апельсин, будто из-за угла
Продавец его поднял. Растаяла мгла.
Все войска поднялись. Их ряды заблистали.
Львы опять на охоту готовиться стали.
И мечом, и копьем, и тугой тетивой
Мир явил много силы своей боевой.
Всюду стон поднялся. Повод выпал у многих.
Из стремян выскользали наездников ноги.
Были два полководца у Дария. Жив
Был в них жар услуженья, но был он и лжив.
Эти двое измучились гнетом царевым, —
Он не раз оскорблял их несдержанным словом.
И взалкали они его крови, свой гнев
Утолить пожелали, его одолев.
К Искендеру явясь, злому замыслу рады,
У румийца они попросили пощады:
«Мы у Дария служим, встречаемся с ним,
Он доступнее нам, чем вельможам иным.
Всех он жалит неправдою и поношеньем.
И вонзить в него меч стало нашим решеньем.
Мы намерены завтра пролить его кровь,
Чтоб великий Иран сделать праведным вновь.
Продержись этот вечер на этом же месте,
Завтра враг твой падет, он узнает о мести.
Водрузит он свой стяг, но не сможет пресечь
Он удара. Готов наш отточенный меч.
А за помощь великую, — слуг своих верных
Наградишь ты ключом от сокровищ безмерных.
Мы богатства хотим. Нам богатства вручишь.
Золотое деянье ты златом почтишь».
Обещал Искендер их исполнить желанье;
Руку дал он предателям в знак обещанья,
Хоть не верил им царь, — как же статься могло,
Что проникло в их ум столь ужасное зло!
Но ведь каждый любое предпринял бы дело,
Лишь бы только несчастье врагов одолело.
Правосудием стала расправа, — и царь
Вспомнил мудрость пословицы, сложенной встарь:
«Зайца в каждом краю — это ведает всякий —
Только этого края поймают собаки».
И когда молвил тот, чей рассудок велик,
Тем, в чьем разуме умысел черный возник,
Что вручит он им ключ от сокровищ, что может
Их порыв оценить, что их делу поможет, —
И для низких ничем стали верности дни,
И к убийству готовиться стали они.
В час, когда жаркий лал взял безвестный грабитель
И желали дознаться, кто сей похититель, —
Заподозрив луну и узрев ее свет,
Все сказали: «Все ясно, сомнения нет».
Два враждебные войска, уставши от боя,
И в тиши распоясавшись, ждали покоя.
Но уж много неробких во мгле голубой
Начинали назавтра готовиться в бой.

ПОБЕДА ИСКАНДЕРА НАД ДАРИЕМ И СМЕРТЬ ДАРИЯM

Круговой своей чаши, о кравчий, огнем
Дай сиянье всему. Я мечтаю о нем:
Этот пламень сжигает в рубиновой чаше
Все печали, что в сердце мы приняли наше.

* * *

Хоть на этой земле нам отраден привал,
К торопливости все же нас кто-то призвал.
Две калитки в саду, столь отрадном для взора,
Но железного нет на калитках затвора.
Ты, в калитку войдя, оглядись. Впереди
Есть другая калитка. Побудь — и уйди.
Не безмерно люби ароматную розу,
Неизбежной разлуки припомни угрозу.
Береги свой счастливый, свой нынешний день.
Все былое — ничто. Все грядущее — тень.
Этот путь не для радости нам назначали,
А, быть может, для горести и для печали.
Пригласили на свадебку ослика — он
И воды натаскал и мешком нагружен.

* * *

Вот что этому вслед стихотворцем радивым
Было явлено всем в его слове правдивом:
Светлый день отснял и покровом густым
Скрыл его полыханье полуночный дым,
И луною, чтоб радовать смертные очи,
Приукрасился сумрак спустившейся ночи.
На переднем краю всех частей войсковых
До утра были зорки глаза часовых.
Караулы кружили, как жерновы. В скалах
Куропатки кричали. Немало усталых,
В тяжкой дреме узрев боевого слона,
Застонав, пробуждались от страшного сна.
Отдыхало бойца распростертое тело,
Но забвенье к нему все ж прийти не хотело.
И молились в тиши все войска, чтоб текла,
Бесконечно текла полуночная мгла,
Чтобы день заслонила она им собою,
Чтобы долго не звал он их к новому бою.
А цари размышляли, томительный гнев
Друг на друга в безмолвии преодолев:
«День взойдет, о своем вспомнив светлом начале,
Чтоб от черного белое мы отличали, —
И мы рядом поедем… На кратком пути
К примерению путь мы сумеем найти.
Повод к поводу, между войсками по лугу
Проезжая, мы дружбу изъявим друг другу».
Но советники Дарию дали совет,
Угасивший благого намеренья свет.
Не воспринял никто столь возможного блага.
Царь услышал: «Сражайся! Победна отвага!
Ведь румиец поранен. В борении с ним
Превосходство бесспорное мы сохраним.
Выйдем завтра на бой. И в сраженье упорном
Всех уложим румийцев на поле просторном».
Так сказали одни, а другие мужи
Предлагали дорогу уловок и лжи.
Два злодея за битву свой подали голос:
«Не падет ни один с повелителя волос!»
Но и царь Искендер под луной, в тишине,
По-иному подумал о завтрашнем дне.
Может статься, что двух полководцев дорога
Его храбрости — все ж неплохая помога.
И открыл он соратникам душу свою:
«День взойдет, и мы завтра в Мосульском краю,
Вновь приступим к достойному славному бою,
Мышцы нашей души укрепляя борьбою.
Если мы победим — мы над миром царим.
Если Дарий — то царство возглавится им.
Судный день всем живущим неведом грядущий,
Все ж на завтра его нам назначил всесущий»,
И лежали бойцы, видя страшные сны,
Предвещаньем и ужасом темным полны.
Двери света раскрылись над ближней горою,
И блеснула вселенная новой игрою:
Просо звезд замесив, мир украсивши наш,
Испекла она в небе горячий лаваш.
И войска задрожали, что тяжкие горы,
И в смятенье пришли все земные просторы.
Царь из рода Бахмана, восстав ото сна,
Чтоб удача была ему в руки дана,
Чтоб для боя ни в чем не сыскалось помехи, —
Осмотрел все колчаны, щиты и доспехи.
Сотни гор из булата воздвиг он, и клад
Он решил сохранить между этих оград.
Кончив с правым крылом, озаботился левым:
И оно для врага станет смерти посевом.
Крылья в землю вросли. Был придержан их пыл.
Недвижим был железный, незыблемый тыл.
Царин стал в сердцевине отряда, и, вся,
Возвышалось над ним знамя древнего Кея.
Искендер взял на бой свой нетронутый меч;
К смертной схватке сумел он его приберечь.
Всем храбрейшим, овеянным воинской славой,
Приказал он идти у руки своей правой.
Многим лучникам, левой стрелявшим рукой,
Быть он слева велел. И порядок такой
Он назначил для тех, кто и службой примерной
И всей силой — охраною был ему верной:
Вкруг него встать стеною, — не то, что вчера.
Был он — словно булат, был он — словно гора
Огласился простор несмолкаемым криком.
Небеса возвестили о гневе великом.
Зарычала труба, как встревоженный лев.
Смелый змей заплясал. И заплакал напев
Исступленно вопящего тюркского ная,
Все сердца страшной дрожью дрожать заставляя.
На слонах загремели литавры, — и в Нил
Не один, ужаснувшись, нырнул крокодил.
Завопила труба, — и у лучников многих
На бегу подкосились от ужаса ноги.
Грозный треск от пустых барабанов пошел,
И качнулись все горы, зазыблился дол.
Копья были в жару, — и, как будто в недуге,
Чтобы воздух глотнуть, пробивали кольчуги.
Ливень стрел стал неистов и был он таков,
Что про дождь свой забыла гряда облаков.
Два кровавые моря взыграли. Повсюду
Видел воин тюльпанов багряную груду.
О циновке своей многоцветной земля
Позабыла, по ветру ее распыля.
Ртуть мечей засверкала в клубящейся мути,
Разбегались бойцы с торопливостью ртути.
Столько копий булатных вонзилось в тела,
Что в горах за скалою дрожала скала.
Так, врубаясь, мечи скрежетали от злости,
Что рассыпались гор загремевшие кости.
Столько стрел в колесо небосвода вошло,
Что оно быть поспешным уже не могло.
Так стремились к устам остроклювые дроты,
Что устам и дышать уж не стало охоты.
Стали копья шипами запретных оград.
А щиты — словно тесный тюльпановый сад.
Всех настиг Судный день, страшный День воскресенья!
И не стало исхода, не стало спасенья.
Столько всадники яростных бросили стрел,
Что швыряли колчан: он уже опустел.
И тела громоздились потомков Адама,
И работала смерть, и быстра и упряма.
О себе на побоище каждый радел.
Кто подумал о том, сколько брошенных тел!
Кто в одежде печали готовится к бою?
Только синий кафтан под кольчугой иною.
Речь прекрасная, помню, была мне слышна, —
Кто-то мудрый сказал: «Смерть на людях красна».
Смерть убьет одного, а заплачет весь город.
Разорвет на себе он в отчаянье ворот.
А весь город умрет где-то там вдалеке, —
И никто не заплачет в глубокой тоске.
Столько мертвых простерлось на горестном лоне,
Что пред страшной преградою пятились кони.
И на Тигре кровавом, как желтый цветок,
Отраженного солнца качался челнок.
Но румийские копья в сраженье сверкали
Горячей, чем заката багряные дали.
Меч иранский, сражаясь, так жарко сверкал,
Что согрел сердцевину насупленных скал.
Так враги развернули меж грома и гула
Судный день на прекрасной равнине Мосула!
Рассыпались отряды иранцев, и прах
Всю равнину покрыл. Был один шахиншах.
Позабыло о нем его войско. Упорно
Продолжалась борьба. В поле стало просторно.
Нелюбим был придворными Дарий — и он
Их заботою не был в бою окружен.
И внезапно, мечами ударив с размаху,
Нанесли двое низких ранение шаху.
Наземь Дарий повергся. Его не спасут,
Над смятенной землей Страшный начался суд.
Сотрясая простор, пало дерево Кея.
Тело, корчась, лежало, в крови багровея.
Тело мучилось в горе, в нежданной беде.
Светоч с ветром не в дружбе, — они во вражде.
Поспешили убийцы к царю Искендеру
И сказали: «Мы приняли должную меру.
Мы зажгли наше пламя, не хмурь свою бровь,
Для тебя мы властителя пролили кровь.
Лишь удар нанесли, — и прошло его время.
Он целует теперь твое царское стремя.
На него погляди, больше нет в нем огня,
Омочи его кровью копыта коня.
Мы исполнили все, что тебе обещали,
Ты нам повода также не дай для печали:
Передай в наши руки обещанный клад,
Мы стоим в ожидании щедрых наград».
Искендер, увидав, что два эти злодея
На убийство владыки пошли, не робея,
Что при них и ему безопасности нет, —
Пожалел, что он дал им свой царский обет.
Каждый мощный, узрев, что с ним равный во прахе,
Неизбежно пребудет в печали и в страхе.
И спросил Искендер: «Изнемогший от ран,
Где простерт покровитель народов и стран?»
И злодеи туда привели государя,
Где ударом злодейским повержен был Дарий.
Искендер не увидел, взглянувши вокруг,
Ни толпы царедворцев, ни стражи, ни слуг.
Что пришел шахиншаху конец, — он увидел,
Что во прахе был кейский венец, — он увидел.
Муравьем был великий убит Соломон!
Перед мошкой простерся поверженный слои!
Стал подвластен Бахман змея гибельным чарам.
Мрак над медным раскинулся Исфендиаром.
Феридуна весна и Джемшида цветник
Уничтожены: ветер осенний возник!
Где наследная грамота, род Кей-Кобада!
Лист летит за листом, — нету с бурею слада!
И спешит Искендер, вмиг покинув, седло,
К исполину во прахе и хмурит чело,
И кричит он толпе подбежавших придворных:
«Заточить полководцев, предателей черных,
Нечестивцев, кичливых приспешников зла,
Поразивших венчанного из-за угла!»
И склонился к царю, как склоняются к другу,
Расстегнул он его боевую кольчугу,
Головы его мрак на колен своих свет
Положил, — и такому участью в ответ
Молвил Дарий, открыть своих глаз уж не в силах:
«Встань из крови и праха. Не чувствую в жилах
Животворного пламени. Пробил мой час.
Весь огонь мой иссяк. Мой светильник погас.
Так ударил мне в бок свод небесный недобрый,
Что глубоко вдавил и разбил мои ребра.
О неведомый витязь, свой бок отстрани
От кровавого бока. Ушли мои? дни,
И разодран мой бок наподобие тучи»
Все ж припомни мой меч смертоносный, могучий…
Ты властителя голову трогать не смей
И не смейся: судьба: насмеялась над ней.
Чья рука протянулась, дотронуться смея,
До венца, — до наследья великого Кея?
Береги свою длань. Еще светится день,
Погляди: это — Дарий… не призрак, не тень.
Небосвод мой померк, день мой бледный недолог,
Так набрось на меня ты лазоревый полог.
Не гляди: кипарис распростертый ослаб.
Не взирай на царя, — он бессильней, чем раб.
Не томи состраданьем: я в узах. Я пленный.
Лишь в молитве меня поминай неизменной.
Я — венец всей земли. Смертной муки не множь:
Если я задрожу, — мир повергнется в дрожь.
Уходи! И, заснув, я все связи нарушу.
Праху — тело отдам, небесам — свою душу.
Смерть близка. Не снимай меня с трона, — взревет
Страшной бурей вращающийся небосвод.
Истекает мой день… Уходи! Хоть мгновенье
Одиночества дай… Мне желанно забвенье.
Если вздумал венец мой, себе на беду,
Ты похитить, — помедли! Ведь я отойду.
А когда отрешусь я от мира, — ну что же!
Унесешь мой венец, мою голову — тоже».
Искендер застонал: «О великий! О шах!
Близ тебя — Искендер. Пал зачем ты во прах?
Почему к твоему я припал изголовью
И забрызган твой лик твоей царскою кровью?
Но к чему эти жалобы? Все свершено!
Что стенанье? Тебе не поможет оно!
Если б к звездам поднялся челом ты венчанным,
Я служеньем служил бы тебе неустанным.
Но у моря — ко мне снисходительным будь! —
Я стою в волнах крови, в крови моя грудь.
Если б я заблудился иль было б разбито
На пути роковом Вороного копыто, —
Может статься, твой вздох не терзал бы меня.
И такого не знал бы я страшного дня…
Я клянусь! Я творцу открывал свою душу.
Я сказал, что я смерть на тебя не обрушу.
Но ведь камень внезапный упал на стекло.
Нет ключа от спасенья. Несчастье пришло.
Ведь остался из отпрысков Исфендиара
Ты один! О, когда бы мгновенна и яра
Смерть меня сокрушила, и я бы притих
С побледневшим челом на коленях твоих!
Но напрасны моления! Ранее срока
Мы не вымолим смерти у грозного Рока.
Каждый волос главы наклоненной твоей
Сотен тысяч венцов мне милей и ценней.
Если б снадобье было от гибельной раны,
Я нашел бы его, — все объехал бы страны.
Да исчезнут все царства! Да меркнет их свет,
Если Дария больше над царствами нет!
В кровь себя истерзай над престолом, который
Опустел, над венцом, что не радует взоры!
Да исчезнет навек смертоносный цветник!
Весь в шипах садовод. Он в крови, он поник!
Грозен мир. Ниспровергнут безжалостно Дарий
Подавая нам дар, яд скрывает он в даре.
Нету силы помочь кипарису. И плач
Я вздымаю. Заплачь, мое сердце, заплачь!
В чем желанье твое? Подними ко мне вежды.
Что пугает тебя? Что дарует надежды?

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

—————

—————

—————

Конец стихотворения – все стихи в оригинале.

Стихотворная библиотека. Становитесь участником и публикуйте свои собственные стихи прямо здесь

Стихотворное чудовище – многоязычный сайт о поэзии. Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках.

© Poetry Monster, 2021. Стихи на английском.

Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry.Monster.

Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.Monster website.

Блог редактора Poetry Monster о политике, экономике, русском языке

Внешние ссылки

Yandex – лучший поисковик на русском языке

Qwant – лучий поисковик во Франции, замечателен для поиска на французском языке, также на других романских и германских языках

Duckduckgo

Министерство культуры Российской Федерации

Вернуться на главную