Аллен Каннингем (Allan Cunningham)
Стихи на смерть Роберта Бернса
Внемли жестокой укоризне,
Моя Шотландия! – Отчизне
Обязан гений тем, что жизни
Терял цепочки,
Когда акцизным при акцизне
Он мерил бочки!
Псевдоучёных камарилья
Ему подрезывала крылья.
Однако, там, где в изобилье
Кипели страсти,
Сегодня вижу только пыль я. –
Какое счастье!
Они с Вергилием кружились
И с Цицероном гомозились,
Вокруг гиганта копошились
Дурные крошки,
Высокомерно возносились
Жучки и блошки.
А он смеялся с верхотурья
Над их классическою дурью,
И, бой давая бескультурью,
В пылу задора
Обрушил на учёность курью
Свой молот Тора!
В поэтах Греции и Рима
Себя являла нестеснимо
Природа-мать, и рядом с ними
Бернс – неукорен;
Меж ними связь неоспорима:
В нём – тот же корень!
Здесь муза Бернсова девицей
Была когда-то круглолицей.
Она хихикала с ехидцей
Спервоначала,
Но, повзрослевши, мудрой жрицей
Нас поучала.
Начётчик, – старый, нудный ас, –
С лампадой брёл в полночный час.
Цитат он тысячи припас
И – канул в Лету.
Ты ж, Бернс, всходивший на Парнас,
Шёл к звёздам, к свету!
Да, шёл ты к свету! – Как весна
Сменяет зиму, и красна
Любовь, которая от сна
Сердца нам будит,
Так слава Барда без пятна
Сиять нам будет!
Мы – дети матери одной,
Сыны Шотландии родной,
Однако, меж тобой и мной
Контраст разительней,
И ты прости мне стих дурной,
Невыразительный!
У Дуна так же, как и ты,
Я, как поэт, обрёл черты,
Но не лелеял я мечты
Стать Барду ровней,
Когда сбирал твои цветы
Рукой сыновней.
И если скромный мой букет
Твой умалил авторитет,
Бессмертный Дух, тебе не след
С небес гневиться:
Здесь, на земле, какой поэт
С тобой сравнится?
© Перевод Евг. Фельдмана
10.01.-12.03.2009
Все переводы Евгения Фельдмана
Оригинал или первоисточник на английском языке
* * *
My task is ended – farewell, Robin!
My prentice muse stands sad and sobbin’
To think thy country kept thee scrubbin’
Her barmy barrels,
Of strains immortal mankind robbin’,
And thee of laurels.
Let learning’s Greekish grubs cry humph!
Hot zealots groan, cold critics grumph,
And ilka starr’d and garter’d sumph
Yawn, hum and ha;
In glory’s pack thou art a trumph,
And sweeps them a’.
Round thee flock’d scholars mony a cluster,
And dominies came in a fluster,
In words three span laag ’gan they bluster
Of classic models,
Of Tulles light and Virgil’s lustre,
And shook their noddles.
Ye laugh’d, and muttering, “Learning! D – n her!”
Stood bauldly up, but start or stammer
Wi’ Nature’s fire for lore and grammar,
And classic rules,
Crush’d them as Thor’s triumphant hammer
Smash’d paddock stools.
And thou wert right and they were wrang –
The sculptor’s toil, the poet’s sang,
In Greece and Rome free nature sprang,
And bauld and free,
In sentiment and language strang
They spake like thee.
Thy muse came like a giggling taupie
Dancing her lane; her sangs sae sappy
Cheer’d men like drink’s inspiring drappie –
Then, grave and stern,
High moral truths sublime and happy
She made them learn.
Auld grey-beard Lear, wi’ college lantern,
O’er rules of Horace stoitering, venturin'
At song, glides to oblivion saunterin’
And starless night;
Whilst thou, up cleft Parnassus canterin’,
Lives on in light.
In light thou liv’st. While birds lo’e simmer,
Wild bees the blossom, buds the timmer,
And man lo’es woman – rosie limmer!
I’ll prophecie
Thy glorious halo nought the dimmer
Will ever be.
For me – though both sprung from ae mother
I’m but a weakly young half brother,
Sae O! forgive my musing swither,
Mid toils benighted,
’Twas lang a wish that nought could smother
To see thee righted.
Frae Kyle, wi’ music in her bowers;
Frae fairy glens, where wild Doon pours;
Frae hills, bedropp’d wi’ sunny showers,
On Solway strand,
I’ve gathered, Burns, thy scattered flowers
Wi’ filial hand.
And O! bright and immortal Spirit,
If ought that lessens thy rare merit
I’ve utter’d – like a god thou’lt bear it,
Thou canst but know
Thy stature few or none can peer it
Now born below.
1726
