Мир
Однажды в полночь Вечность видел я —
Она Кольцом сверкала, блеск лия,
Бескрайний свет струя.
Под ней кружилось Время, словно тень:
Час, год и день
Движеньем сфер вращали весь наш мир
И все, что он вскормил;
Там пел Влюбленный, струны шевеля
И милую моля,
С ним только лютня и фантазий тьма —
Игра ума.
Перчаток, лент силки,— он миг назад
В них видел клад,—
Разбросаны, и всем он пренебрег:
Пред ним — Цветок!..
Правитель мрачный, чей удел тяжел,—
Как сырость ночи, павшая на дол,
Скорее полз, чем шел,
И, словно солнце в помраченья час
Собою тяготясь,
Был тучами свидетелей гоним,
Вопящими над ним.
Как крот, он принимался, норы рыть,
Чтоб тайны скрыть,
И муки тех, кого он там когтил,—
Мрак поглотил.
Он, вскормлен церковью, доносов рой
Зрел пред собой —
И жаждал крови, обратив ее
В свое питье!..
На груде хлама — Скряга, чуя страх,
Всю жизнь томился, и сжимал в руках
Не золото, а прах.
Он жил, презрев божественный покой,
Дрожащею овцой.
У тысяч, кто лишил себя ума,
В объятиях — сума!..
Эпикуреец небеса вместил —
И никому не льстил.
Все многословны были,— он едва
Цедил слова.
Кто в мелочах погряз, душою слаб,
Тот жалкий раб…
И Правда чистая — победой зла
Унижена была!..
Но тот, кто плакал, плакал здесь и пел,
И снова пел,— хоть крыльев не имел,
Но ввысь, в Кольцо, взлетел!
«Лишь тем (я молвил), кто лишен ума,
Желанней света — тьма!
Ютясь в пещерах, страшно им взглянуть
На свет, явивший путь,
Чтобы любой — из тьмы и смерти — мог
Ввысь воспарить, где Бог,
Идти за Солнцем вслед — и стать светлей
Его лучей!»
Когда ж безумцев поносить я стал,—
Мне кто-то прошептал:
«Кольцо Жених возлюбленной своей
Отдаст — и только ей!..»
Перевод Дмитрия Владимировича Щедровицкого
Оригинал или первоисточник на английском языке
The World
I saw Eternity the other night, Like a great ring of pure and endless light, All calm, as it was bright; And round beneath it, Time in hours, days, years, Driv'n by the spheres Like a vast shadow mov'd; in which the world And all her train were hurl'd. The doting lover in his quaintest strain Did there complain; Near him, his lute, his fancy, and his flights, Wit's sour delights, With gloves, and knots, the silly snares of pleasure, Yet his dear treasure All scatter'd lay, while he his eyes did pour Upon a flow'r. The darksome statesman hung with weights and woe, Like a thick midnight-fog mov'd there so slow, He did not stay, nor go; Condemning thoughts (like sad eclipses) scowl Upon his soul, And clouds of crying witnesses without Pursued him with one shout. Yet digg'd the mole, and lest his ways be found, Work'd under ground, Where he did clutch his prey; but one did see That policy; Churches and altars fed him; perjuries Were gnats and flies; It rain'd about him blood and tears, but he Drank them as free. The fearful miser on a heap of rust Sate pining all his life there, did scarce trust His own hands with the dust, Yet would not place one piece above, but lives In fear of thieves; Thousands there were as frantic as himself, And hugg'd each one his pelf; The downright epicure plac'd heav'n in sense, And scorn'd pretence, While others, slipp'd into a wide excess, Said little less; The weaker sort slight, trivial wares enslave, Who think them brave; And poor despised Truth sate counting by Their victory. Yet some, who all this while did weep and sing, And sing, and weep, soar'd up into the ring; But most would use no wing. O fools (said I) thus to prefer dark night Before true light, To live in grots and caves, and hate the day Because it shews the way, The way, which from this dead and dark abode Leads up to God, A way where you might tread the sun, and be More bright than he. But as I did their madness so discuss One whisper'd thus, "This ring the Bridegroom did for none provide, But for his bride."
4752
