Джеймс Расселл Лоуэлл (James Russell Lowell)
Наружи и внутри
Мой кучер ждет меня наружи. Как лошади, и он продрог, Клянет он резкий ветер стужи, — Ругаться так и я бы мог. В кулак оцепеневший дуя И топая у двери там, Хотел бы он, чтоб был в аду я, И шлет меня ко всем чертям. Наверно, видит он оттуда, Прижав замерзший нос к стеклу, Как бело-розовое чудо Веду я под руку к столу. Счастливцем с ношей драгоценной Сейчас я перед ним предстал, Он слышит выстрел пробки пенной И видит золотой бокал. А я с такою же тоскою, В гостях у старого осла, Завидую его покою Там, за окном, где ночь светла. Ведь холодней зимы раздольной Улыбок блеск вокруг меня, Кислей вина и тост застольный, И чопорная болтовня. Он ноги обмотал отрепьем, А я прильнувшую к плечу Тоску с ее великолепьем, Как раб галеру, волочу. Мы с ним судьбу одну и ту же Сменяли б — так же до зарн, Как он, скучал бы я наружи, Как я, скучал бы он внутри! Перевод Михаила Зенкевича
Оригинал или первоисточник на английском языке
Without and Within
My coachman, in the moonlight there, Looks through the side light of the door; I hear him with his brethren swear, As I could do,—but only more. Flattening his nose against the pane, He envies me my brilliant lot, Breathes on his aching fists in vain, And dooms me to a place more hot. He sees me in to supper go, A silken wonder by my side. Bare arms, bare shoulders, and a row Of flounces, for the door too wide. He thinks how happy is my arm ‘Neath its white-gloved and jewelled load; And wishes me some dreadful harm, Hearing the merry corks explode. Meanwhile I inly curse the bore Of hunting still the same old coon, And envy him, outside the door, In golden quiets of the moon. The winter wind is not so cold As the bright smile he sees me win, Nor the host’s oldest wine so old As our poor gabble sour and thin. I envy him the ungyved prance With which his freezing feet he warms, And drag my lady’s-chains and dance The galley-slave of dreary forms. Oh, could he have my share of din, And I his quiet!—past a doubt ‘T would still be one man bored within, And just another bored without. Nay, when, once paid my mortal fee, Some idler on my headstone grim Traces the moss-blurred name, will he Think me the happier, or I him?
1949
