Часть I. Басня 47. О том, как смерть избрала своего первого министра
– Ко мне, болезни и хворобы, Болячки самой высшей пробы! – Сказала смерть. И ночью поздней Совет, которого нет грозней, В дворце владычицы собрался И с трона глас ее раздался: – Друзья, прикиньте и прибросьте: Вот жезл из слоновой кости, Знак власти первого Министра. Кто хочет? Отвечайте быстро! – Я, – отвечала Лихорадка Весьма решительно и кратко, – Работник буду самый дельный: Газет отчёт еженедельный Перечисляет кропотливо, Сколь я в работе хлопотлива! Подагра молвила: – В калеку Я превращаю человека. От веку ведаю науку, Как мукой скрючить ногу, руку. Не многим в жизни подфартило Спастись, когда я их крутила! – А я, – промолвил Некто зычно (Его назвать-то неприлично!) Дразня людей любовной страстью, Заразной их гноблю напастью. Они безносы и вонючи… Вам не найти Министра лучше! И тихо-тихо, еле-еле Туберкулёз промолвил: – Цели Я добиваюсь планомерно, Сражаясь медленно, но верно. Я бьюсь, как Фабий, как воитель, Носивший прозвище «Медлитель», И, вперекор лихим оторвам, Беру не штурмом, а манёвром!1 Чума: – Зато всегда спешу я. Страну за час опустошу я! Отвыступали конкуренты И огласили аргументы, И с трона прозвучало зычно: – Молчит достойный, как обычно! Что ж нет ни одного Врача-то? Коль емлет злато он в оплату, От тех, кому вино – отрада, То, значит, Пьянство – то, что надо! И, значит, снять себя с дебатов Прошу я прочих кандидатов, Поскольку в мире нет поганства, Что сокрушительней, чем Пьянство: Ему клиентами обязан, Любой из вас тут с Пьянством связан. Я приняла своё решенье… Короче, будут возраженья? © Перевод Евг. Фельдмана 11-13.07.2017 14.07.2917 Все переводы Евгения Фельдмана
1. Имеется в виду Квинт Фа́бий Ма́ксим Кункта́тор (т.е., «Медлитель») (ум. в 203 г. до н.э.), военачальник и политический деятель эпохи Древнего Рима. Избегал прямых столкновений с противником, применял тактику «выжженной земли». – Примечание переводчика.
Оригинал или первоисточник на английском языке
Part I. Fable 47. The Court of Death
Death, on a solemn night of state,
In all his pomp of terror sate:
The attendants of his gloomy reign,
Diseases dire, a ghastly train!
Crowd the vast court. With hollow tone,
A voice thus thundered from the throne:
'This night our minister we name,
Let every servant speak his claim;
Merit shall bear this ebon wand;'
All, at the word, stretch'd forth their hand.
Fever, with burning heat possess'd,
Advanced, and for the wand address'd:
'I to the weekly bills appeal,
Let those express my fervent zeal;
On every slight occasion near,
With violence I persevere.'
Next Gout appears with limping pace,
Pleads how he shifts from place to place,
From head to foot how swift he flies, 19
And every joint and sinew plies;
Still working when he seems suppress'd,
A most tenacious stubborn guest.
A haggard spectre from the crew
Crawls forth, and thus asserts his due:
'Tis I who taint the sweetest joy,
And in the shape of love destroy:
My shanks, sunk eyes, and noseless face,
Prove my pretension to the place.'
Stone urged his ever-growing force.
And, next, Consumption's meagre corse,
With feeble voice, that scarce was heard,
Broke with short coughs, his suit preferred:
'Let none object my ling'ring way,
I gain, like Fabius, by delay;
Fatigue and weaken every foe
By long attack, secure, though slow.'
Plague represents his rapid power,
Who thinned a nation in an hour.
All spoke their claim, and hoped the wand.
Now expectation hushed the band,
When thus the monarch from the throne:
'Merit was ever modest known,
What, no physician speak his right!
None here! but fees their toils requite.
Let then Intemperance take the wand,
Who fills with gold their zealous hand.
You, Fever, Gout, and all the rest,
(Whom wary men, as foes, detest,)
Forego your claim; no more pretend:
Intemperance is esteemed a friend;
He shares their mirth, their social joys,
And, as a courted guest, destroys.
The charge on him must justly fall,
Who finds employment for you all.'
1597
