Джордж Гордон Байрон (George Gordon Byron)
Стансы, сочинённые во время грозы
Над Пиндом ночь; с его высот Несется бури вой, И небо гнев свой шумно шлет Из тучи грозовой. Наш проводник ушел, пропал… Лишь молний блеск в ночи Блестит на путь наш между скал И золотит ручьи. Что там? Не хижину ль открыл Блеск молний сквозь туман? Нам кров так нужен… Нет, то был Турецкий лишь курган. Сквозь водопадов шум и гром Я слышу клич: земляк Страны родимой языком Зовет сквозь дождь и мрак. Чу! Слышен выстрел. Друг иль враг? Другой гремит вдали… Я понял: это горцам знак, Чтоб к нам на помощь шли. Но кто ж рискнет, чтоб нам помочь, В такую глушь идти? И кто услышит в эту ночь Сигналы на пути? Да кто и слышит, тот едва ль Пойдет сквозь дождь и грязь В опасный путь, во тьму и даль, Разбойников боясь. О страшный час! Гром тучи рвет, Льет ливень без конца, — Но мысль одна во мне живет И греет грудь певца. В тот миг, как дикою тропой Брожу я здесь вокруг Стихии жертвою слепой, — Где ты, Флоренса, друг? Не на морях, не на морях! Ведь ты пустилась в путь Уже давно! Пусть бури страх Мою лишь мучит грудь! Когда прощальный поцелуй Я дал, сирокко дул; Давно, давно меж пенных струй Корабль твой промелькнул. Давно в Испании вы все, Опасности уж нет; Жаль, если б рок судил красе В морях пить чашу бед! Мне светит луч твоей красы, Я помню дни утех, Как мчались быстрые часы Сквозь музыку и смех. О, если Кадикс не в плену, Меня ты вспомяни! Поди к широкому окну, В морскую даль взгляни!.. Калипсо остров вспомни — рай, Столь сердцу дорогой! Другим улыбок сто раздай, Мне — вздох единый твой!.. Толпа влюбленных вдруг узрит, Что побледнела ты И что слезинка чуть дрожит Чудесной красоты. На шутки фатов вновь лицом Вся вспыхнешь ты тогда, Стыдясь, что вспомнила о том, В чьих мыслях ты всегда… Улыбкой, вздохом ли даря, — Ты всё же далека… К тебе чрез горы и моря Летит моя тоска! Перевод Н.А. Холодковского
Оригинал или первоисточник на английском языке
Stanzas Composed During a Thunderstorm
CHILL and mirk is the nightly blast, Where Pindus’ mountains rise, And angry clouds are pouring fast The vengeance of the skies. Our guides are gone, our hope is lost, And lightnings, as they play, But show where rocks our path have crost, Or gild the torrent’s spray. Is yon a cot I saw, though low? When lightning broke the gloom— How welcome were its shade!—ah, no! ’Tis but a Turkish tomb. Through sounds of foaming waterfalls, I hear a voice exclaim— My way-worn countryman, who calls On distant England’s name. A shot is fired—by foe or friend? Another—’tis to tell The mountain-peasants to descend, And lead us where they dwell. Oh! who in such a night will dare To tempt the wilderness? And who ’mid thunder peals can hear Our signal of distress? And who that heard our shouts would rise To try the dubious road? Nor rather deem from nightly cries That outlaws were abroad. Clouds burst, skies flash, oh, dreadful hour! More fiercely pours the storm! Yet here one thought has still the power To keep my bosom warm. While wand’ring through each broken path, O’er brake and craggy brow; While elements exhaust their wrath, Sweet Florence, where art thou? Not on the sea, not on the sea! Thy bark hath long been gone: Oh, may the storm that pours on me, Bow down my head alone! Full swiftly blew the swift Siroc, When last I press’d thy lip; And long ere now, with foaming shock, Impell’d thy gallant ship. Now thou art safe; nay, long ere now Hast trod the shore of Spain; ’Twere hard if aught so fair as thou Should linger on the main. And since I now remember thee In darkness and in dread, As in those hours of revelry Which mirth and music sped; Do thou, amid the fair white walls, If Cadiz yet be free, At times from out her latticed halls Look o’er the dark blue sea; Then think upon Calypso’s isles, Endear’d by days gone by; To others give a thousand smiles, To me a single sigh. And when the admiring circle mark The paleness of thy face, A half-form’d tear, a transient spark Of melancholy grace, Again thou’lt smile, and blushing shun Some coxcomb’s raillery; Nor own for once thou thought’st of one Who ever thinks on thee. Though smile and sigh alike are vain, When sever’d hearts repine, My spirit flies o’er mount and main, And mourns in search of thine.
3251
