Четыре прелюдии, разыгранные ветром
«Прошлое — это пригоршня пепла» 1. Женщина по имени Завтра сидит, зажав в зубах шпильку, времени у нее предостаточно, она тщательно укладывает волосы, заплетает напоследок последнюю косичку, закалывает ее шпилькой, оборачивается и протяжно так произносит: Ну так что с того? Моя бабушка по имени Вчера ушла от нас. Ну так что с того? Пусть уж мертвецы останутся мертвецами. 2. Двери — настоящий кедр, доски — с инкрустацией из золота, и девушки — божественные девушки. И доски провозглашали, а девушки распевали: Город наш — величайший, народ наш — величайший, с нами никто не сравнится. Двери шатаются на вывороченных петлях и ветер с дождем со свистом врываются туда, откуда девушки сбежали, чтоб доски распевали: Город наш — величайший, народ наш — величайший, с нами никто не сравнится. 3. Так оно было. Могучие мужи основали город, сплотили нацию и заплатили, чтоб певчие пели, а женщины выводили: Город наш — величайший, народ наш — величайший, с нами никто не сравнится. И певчие пели, а могучие мужи слушали, и щедро платили, и были довольны. И крысы и ящерицы тоже слушали, а теперь слушают только крысы и ящерицы. А черные вороны кричат «Кар, кар», тащат щепки и глину и строят гнездо поверх слов на дверях из настоящего кедра, с золотой инкрустацией, за которыми божественные девушки распевали: Город наш — величайший, народ наш — величайший, с нами никто не сравнится. А теперь поют только вороны: «Кар, кар», и ветер с дождем, завывая, влетает в дверной проем, и слушают только крысы и ящерицы. 4. Крысиные коготки что-то нацарапали на пороге, и оттиснутые в пыли иероглифы крысиных лапок стрекочут нам свою крысиную родословную — заплетающийся голос крови, скороговорка всего их дедовско-прадедовского рода. Но струится ветер, и струится пыль на пороге, и даже письмена крысиных лапок уже ничего нам не скажут ни о величайшем городе, ни о величайшем народе, ни о могучих мужах, что слушали женские трели: с нами никто не сравнится. Перевод Андрея Пустогарова
Текст оригинала на английском языке
Four Preludes on Playthings of the Wind
“The past is a bucket of ashes.” 1 THE WOMAN named To-morrow sits with a hairpin in her teeth and takes her time and does her hair the way she wants it and fastens at last the last braid and coil and puts the hairpin where it belongs and turns and drawls: Well, what of it? My grandmother, Yesterday, is gone. What of it? Let the dead be dead. 2 The doors were cedar and the panels strips of gold and the girls were golden girls and the panels read and the girls chanted: We are the greatest city, the greatest nation: nothing like us ever was. The doors are twisted on broken hinges. Sheets of rain swish through on the wind where the golden girls ran and the panels read: We are the greatest city, the greatest nation, nothing like us ever was. 3 It has happened before. Strong men put up a city and got a nation together, And paid singers to sing and women to warble: We are the greatest city, the greatest nation, nothing like us ever was. And while the singers sang and the strong men listened and paid the singers well and felt good about it all, there were rats and lizards who listened … and the only listeners left now … are … the rats … and the lizards. And there are black crows crying, “Caw, caw,” bringing mud and sticks building a nest over the words carved on the doors where the panels were cedar and the strips on the panels were gold and the golden girls came singing: We are the greatest city, the greatest nation: nothing like us ever was. The only singers now are crows crying, “Caw, caw,” And the sheets of rain whine in the wind and doorways. And the only listeners now are … the rats … and the lizards. 4 The feet of the rats scribble on the door sills; the hieroglyphs of the rat footprints chatter the pedigrees of the rats and babble of the blood and gabble of the breed of the grandfathers and the great-grandfathers of the rats. And the wind shifts and the dust on a door sill shifts and even the writing of the rat footprints tells us nothing, nothing at all about the greatest city, the greatest nation where the strong men listened and the women warbled: Nothing like us ever was.
1022
