Марк Эйкенсайд (Mark Akenside)
Соловей
С царицей ночи в час полночный
Ушёл Эндимион.
И, приступая к службе срочной.
Явился Веспер, и в лампаду,
Усилив светлую отраду,
Лучей добавил он.
Потоки света невозможной,
Небесной чистоты
Да не погубит пламень ложный
В краю, где музыка лепечет,
Которая влюбленных лечит,
Несчастных, как и ты.
Поверь: придет и ваше время,
И ото всех земель
Сюда сберётся ваше племя.
Мы в Филомеловы покои
Пойдём, послушаем с тобою
Пленительную трель.
Над нами – буковые ветки,
И полная луна
Приходит в гости к нам нередко,
И здесь, в беседке без покрова,
Мы слышим: прокричали совы,
И снова – тишина.
И вдруг – о чудо! – Филомела
Свой голос подала.
За Веспером шагаем смело;
Цветет боярышник; неробко
Цветы его глядят на тропку
Из каждого угла.
И зелень царствует в округе,
И звонкий соловей
Слагает песни без натуги,
И древний дуб наполовину
Здесь прикрывает луговину
Шатром своих ветвей.
Под эти сказочные звуки,
Что тают на бегу,
И лес, и поле в сладкой муке
Творят молитву втихомолку,
И звезды светятся, и тёлки
Пасутся на лугу.
Но – чу! – мелодии Сирены
Смутили благодать,
И видим: мир – без перемены,
И вспомним: люди полагают,
А Небеса располагают,
Иному – не бывать!
И ум наш горестно итожит
Невзгоды бытия,
Где знанье лишь печали множит
И где в опале добродетель
И брошен царственный владетель
Во прах, как ты и я!
Хочу я с птицею священной,
Исполненный любви,
Делиться думой сокровенной
II, видя бедствия Природы,
Жалеть ее, забыв невзгоды
Насущные свои!
© Перевод Евг. Фельдмана
Все переводы Евгения Фельдмана
Оригинал или первоисточник на английском языке
The Nightingale
To-night retired, the queen of heaven With young Endymion stays; And now to Hesper it is given Awhile to rule the vacant sky, Till she shall to her lamp supply A stream of brighter rays. Propitious send thy golden ray, Thou purest light above! Let no false flame seduce to stray Where gulf or steep lie hid for harm; But lead where music's healing charm May soothe afflicted love. To them, by many a grateful song In happier seasons vow'd, These lawns, Olympia's haunts, belong: Oft by yon silver stream we walk'd, Or fix'd, while Philomela talk'd, Beneath yon copses stood. Nor seldom, where the beechen boughs That roofless tower invade, We came, while her enchanting Muse The radiant moon above us held: Till, by a clamorous owl compell'd, She fled the solemn shade. But hark! I hear her liquid tone! Now Hesper guide my feet! Down the red marl with moss o'ergrown, Through yon wild thicket next the plain, Whose hawthorns choke the winding lane Which leads to her retreat. See the green space: on either hand Enlarged it spreads around: See, in the midst she takes her stand, Where one old oak his awful shade Extends o'er half the level mead, Enclosed in woods profound. Hark! how through many a melting note She now prolongs her lays: How sweetly down the void they float! The breeze their magic path attends; The stars shine out; the forest bends; The wakeful heifers graze. Whoe'er thou art whom chance may bring To this sequester'd spot, If then the plaintive Siren sing, O softly tread beneath her bower And think of Heaven's disposing power, Of man's uncertain lot. O think, o'er all this mortal stage What mournful scenes arise: What ruin waits on kingly rage; How often virtue dwells with woe; How many griefs from knowledge flow; How swiftly pleasure flies! O sacred bird! let me at eve, Thus wandering all alone, Thy tender counsel oft receive, Bear witness to thy pensive airs, And pity Nature's common cares, Till I forget my own.
2319
