Веселые нищие
Кантата
Уж листья желтые с ветвей
Летят на землю, и Борей
Деревья голые качает;
Луга одел покров седой,
И уж морозец молодой
Порядочно кусает.
Вот в эту пору вечерком
Кружок веселой братьи нищей
Собрался к Пузи Нанси в дом
Попировать за скудной пищей
И весело пропить свое
Последнее тряпье.
Хохочут они и горланят,
И песни поют, и свистят,
И так по столам барабанят,
Что стены харчевни дрожат.
У печки в лохмотьях багрового цвета
Солдат поместился; на нем
Котомка, набитая хлебом, надета...
Сидит он, обнявшись, вдвоем
С своею любезной красоткой.
Согретая платьем и водкой,
С воителя глаз не спускает она
И, жадно оскаливши зубы,
Без устали грязные губы
Дружку подставляет, как чарку вина.
И в щеки, и в губы дружок
Без устали барышню - чмок!
И звучны, как хлопанье плети,
Веселые чмоканья эти.
И вот они милуются,
Горланят и целуются,
И песню наконец
Орет наш молодец:
Песня
Марс меня на свет родил, я в сраженьях многих был;
Вот, смотрите, шрам большой, вот царапина и рана!
Шрам врубила баба мне, рану добыл в той резне,
Где солдат французских я встретил звуком барабана:
Трам-трам-трам,
Трам-трам-трам,
Тарарарарам!
В первый раз я под ружьем был в кровавом деле том,
Где упал мой генерал у Абрамского кургана1;
Кончил службу я свою в том чудеснейшем бою,
Где Моро2 снесли совсем мы при звуках барабана:
Трам-трам-трам и пр.
Был я с Куртисом, ей-ей, у плавучих батарей,
Без руки и без ноги вышел я из вражья стана;
Но опять страна зовет - и повел нас Эллиот,
И опять заковылял я под звук и барабана:
Трам-трам-трам и пр.
Нынче шляюсь по земле, без руки, на костыле,
Весь в лохмотьях и грязи; но с пустым своим карманом,
С чаркой, с девочкой моей, так же счастлив я, ей-ей,
Как в те дни, когда ходил, весь в шитье, за барабаном.
Трам-трам-трам и пр.
Хоть метель и ветер злой хлещут белый волос мой,
Хоть приют мой часто - лес иль широкая поляна,
Но когда, продав тряпья, выпью добрый штофик я, -
Не боюсь, хоть целый ад встань при звуках барабана!
Трам-трам- трдм,
Трам- трм-трам,
Тарарарарам!
Речитатив
Он кончил, и стены трясутся -
Так воет неистово хор, -
И прячутся крысы в испуге
В углы потаенные нор.
"Encore!" из угла восклицает
Скрипач-молодчина, - и вот
Подруга воителя живо
Вскочила, и песню поет.
Песня
Я была когда-то девой, а когда - уж и сама
Позабыла; от красавцев и теперь схожу с ума.
Родилась я в батальоне, был драгуном мой отец, -
Что ж за диво, если дорог мне солдатик-молодец?
Тра-ла-ла, тра-ла-ла,
Ох, солдатик-молодец!
Первый мой дружок сердечный весельчак-мужчина был,
Он тогда в полку драгунском барабанщиком служил;
Щеки красные такие, ножка стройная... В конец
Свел меня с ума мой милый, мой солдатик-молодец.
(Хор). Тра-ла-ла, тр-ла-ла и гр.
Но сменил солдата скоро добрый пастырь свричас,
И на рясу променяла я военный тесачок;
Телом я рискнула, душу в ход пустил святой отец -
И обманутым остался мой солдатик-молодец.
(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.
Долго, впрочем, быть со мною не пришлось и старику;
Надоел он - и пошла я в жены к целому полку.
Барабанщик ли, трубач ли, старый воин, иль птенец, -
Всем служила - лишь бы только был солдатик-молодец!
(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.
Но война сменилась миром, - тут я по миру пошла
И на рынке, побираясь, парня этого нашла.
В полковых своих лохмотьях красовался удалец...
Ах, как по сердцу пришелся мне солдатик-молодец!
(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла и пр.
Пожила я - много ль, мало ль, и сама не зн аю я;
Для меня отрада - песня или чарочка моя,
И пока держать ту чарку силу мне дает Творец,
Пью из ней твое здоровье, мой солдатик-молодец!
(Хор). Тра-ла-ла, тра-ла-ла,
Ох, солдатик-молодец!
Речитатив.
С девчонкой шут Андрю сидел
В углу; их мало занимало
Все то, что хор певцов ревел;
У них и своего не мало.
Но, наконец, он пить устал,
Устал точить с красоткой лясы;
И вот он с места быстро встал
И, скорчив две смешных гримасы,
Девчонку чмокнул, подтолкнув
И с важной рожей затянул:
Песня.
Мудрость в пьяном виде - дура,
Плут- дурак перед судом,
А меня сама натура
Сотворила дураком.
Бабка мне купила книжку;
Но учение никак
Не могло развить мальчишку:
По природе я дурак.
За вино рискну я шеей,
С бабой жизнь моя легка...
Да чего и ждать умнее
От такого дурака?
За кутеж, как поросенок,
Я однажды связан был,
А священник за девчонок
Покаянье наложил.
Надо мной не смейтесь строго:
Ради шутки я таков;
А у нас в палате много
И серьёзных дураков.
А пастор наш? поучает
С важной рожею такой;
Нас, шутов, корит, ругает -
Все из зависти одной.
Ну, чтоб кончить все прилично -
Выпить хочется скорей,
Глупый для себя лишь лично,
Во сто раз меня глупей.
Речитатив.
Вслед за шутом старуха встала.
Она отлично понимала,
Как очищают кошельки;
Узнала в деле все приемы
И были ей в лесах знакомы
Дорожки все и уголки.
Ей дружок был горец бравый.
Но он нашел конец кровавый:
Палач, увы! казнил его!...
И вот, в слезах, вздыхая глухо,
Запела песенку старуха
Про Джона, горца своего:
Песня.
Мой милый был горец и горцем рожден;
Смотрел на законы с презрением он,
Но клану родному был предан душой,
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона!
Пойте про храброго Джона!
Нет на земле человека
Доблестней храброго Джона!
В тартановом пледе, с стальным кушаком,
Всегда опоясанный добрым мечом,
Всех женщин на свете пленял он собой,
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.
Мы жили, кочуя от Твида до Спей,
Как лордам и леди не жить веселея;
С врагами боязни не знал никакой
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.
Изгнали его из родимой земли!
Но прежде, чем снова цветы зацвели,
Я плакала сладко: был снова со мной
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.
Но, горе! недолго гулялось ему:
Связали его, посадили в тюрьму...
Будь прокляты, чьею повешен рукой
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона и пр.
Теперь я вдовою должна горевать,
Что радостей прежних уж мне не видать,
И грусть разгоняю я чаркой одной...
Мой Джон ненаглядный, мой горец лихой!
(Хор). Пойте про храброго Джона,
Пойте про храброго Джона!
Нет на земле человека
Доблестней храброго Джона!
Речитатив.
За ней встает скрипач-мозгляк -
Утеха пьяниц и гуляк.
Высокий рост подруги Джона -
(Он ей чуть-чуть не до колен)
И толщина забрали в плен
Сердчишко карлы-Аполлона.
Уж очень кровью был горяч
Скрипач.
Схвативши скрипку молодцом
И браво оглядясь кругом,
Сначала взял аккорд бравурный,
Продернул ловко гамму он
И, перейдя в минорный тон,
Наш Аполлон миниатюрный
Запел со скрипочкой в каданс
Романс.
Песня.
Позволь мне слезы все стереть с твоих очей,
Пойди за мной во след, будь милою моей;
Тогда не будешь знать ни страха, ни скорбей,
И, плюй себе на все!
(Хор). Скрипач - профессия моя;
Играю много песен я,
И всех приятней для бабья
Романс: 'Плевать на все!'
По свадьбам будем мы ходить с тобой вдвоем,
И ух! как весело, как славно заживем!
Забота-мачиха стучись, пожалуй, в дом,
Нам наплевать на все!
(Хор). Скрипач - профессия моя, и пр.
Без горя, без нужды, довольные судьбой,
Все будем греться мы на солнышке с тобой;
С пустым карманом ли, с набитою ль сумой -
Нам наплевать на все!
(Хор). Скрипач - профессия моя и проч.
Ты только красотой небесною своей
Меня благослови - и тысячи чертей,
И голод, и мороз, не страшны мне, ей-ей,-
Наплюю я на все!
(Хор). Скрипач - профессия моя,
Играю много песен я,
И всех приятней для бабья
Романс: 'Плевать на все!'
Речитатив.
Он окончил, но старухи красотой
Вдруг кузнец пленился дюжий и лихой;
Налетел с своей рапирой сгоряча
И за бороду схватил он скрипача.
И ругается, и клятвы он дает,
Что рапирою насквозь его проткнет,
Если он от ней, оставя всякий спор,
Не откажется навеки с этих пор.
Помертвел совсем от страха Аполлон
И трясется весь, как в лихорадке он,
И пощады просит с жалобным лицом...
Так вся ссора их и кончилась на том.
Но, хотя в сердчишке виртуоз страдал,
Глядя, как кузнец красотку обнимал,-
Сделал вид, однако, что повеселел,
Слушая, как песню ей кузнец запел:
Песня.
Красавица моя, кую железо я,
По ремеслу - кузнец;
И в этом ремесле прошел по всей земле
Я из конца в конец.
Я часто деньги брал и в полк за них вступал;
Но через два, три дня,
Как деньги получу, сейчас же укачу,
Ищи потом меня!
(Хор). Я часто деньги брал, и пр.
О, дева-красота! брось этого шута
С кривляньями его!
Железо кто кует, пусть другом станет тот
Для сердца твоего!
Вот этой кружкой я клянусь, душа моя, -
Коли хоть раз со мной
Ты будешь голодна иль водки лишена,-
Язык иссохни мой!
(Хор повторяет последние четыре стиха).
Речитатив
Кузнец победил - и упала
В объятья старуха-красотка;
Отчасти любовь в ней играла,
Отчасти распарила водка.
Скрипач, подмигнув остроумно,
Согласья и мира желает
Обнявшейся паре, и шумно
Он кружку свою осушает
Во здравье их на ночь!
Тут крошка-Амур разыгрался;
Метнул он стрелою своею, -
К замужней скрипач подобрался
И начал амурничать с нею.
Супруг, собеседник Гомера,
Заметил - и грозною дланью
Жену и ее кавалера
Развел он и крупною бранью
Их выругал на ночь!
Он - парень из самых веселых,
Какие встречались едва ли
И Вакху; в несчастьях тяжелых
Не знал он малейшей печали.
Желал одного - веселиться.
Томился - лишь жаждою вечной,
Одно ненавидел - крушиться.
И вот, вдохновенный, беспечно
Запел он здесь на ночь:
Песня
Певец не хитрый я, и песенка моя
В презреньи у вельмож и прочего такого;
Но пчелы вслед за мной везде летят толпой,
Как мчались по следам Гомера дорогого.
(Хор). Из-за этого, того,
Ну, и прочего всего,
Потерял одну я;
Двух успел я сохранить,
Недостатка, стало-быть,
В бабах не найду я
Для того и для сего
И для прочего всего.
Не знал я никогда, что значит Муз вода,
Кастальские ключи и прочее такое;
Но мой источник весь, кипя, струится здесь,
Парнаса моего здесь место дорогое.
(Хор). Из-за этого, того, и пр.
К красавицам я слаб; как неизменный раб,
Я чту их прелести и прочее такое.
Но долг священный мой - и Богу быть слугой;
Ослушаться Его - и грех и зло большое.
(Хор). Из-за этого, того, и пр.
Свиданья сладкий час! как ты чаруешь нас
Восторгами любви и прочего такого!
Но сколько дней любовь взаимно греет кровь ?
Решают склонности того или другого.
(Хор). Из-за этого, того, и пр.
Ах, часто, часто как вводили нас впросак
Их шутки ловкие и прочее такое!
Но дайте лишь вина - и баба поймана!
Люблю я их за то, за се и за другое!
(Хор). Из-за этого, того,
Ну, и прочего всего
Потерял одну я;
Двух успел я сохранить,
Недостатка, стало быть,
В бабах не найду я
Для того и для сего,
И для прочего всего!
Речитатив
Так пел певец - и стены дома
Тряслись от бешеного грома
Аплодисментов сотни рук;
Неистово им вторят глотки -
И, чтоб добыть побольше водки,
Один снимает свой сюртук,
Тот очищает в се карманы,
Другой разделся дочиста...
Сквозит повсюду нагота,
Но все зато мертвецки пьяны.
И вот они к певцу опять
Все стали шумно приставать,
Чтоб угостил он их скорей.
Отборной песенкой своей.
Он стал меж двух своих Дебор,
Обвел кругом веселый взор,
Кудрями весело тряхнул
И затянул:
Песня.
Кипят, шумят пред нами чаши,
У нищей братьи пир горой;
Раскройте ж дружно глотки ваши
И пойте весело за мной:
Прочь все, кому закон по вкусу!
Свобода - светлый праздник нами
Суды приятны только трусу,
Монастыри - одним ханжам!
(Хор повторяет эти четыре стиха).
Богатство, почести, титулы -
Для нас все это пустяки,
Нам лишь бы дружние загулы -
И все забудут голяки!
(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.
Весь день мы по свету шныряем,
И надуваем, и хитрим,
А ночь, на сене, под сараем
Иль в стойлах с милыми лежим.
(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.
Конями быстрыми вельможе
В карете нас не обогнать;
На благонравном брачном ложе
Восторгов нам не занимать!
(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу и пр.
Пусть жизнь бежит водоворотом -
Мы чужды этой суеты;
Пусть тот стремится за почетом,
Кто может рухнуть с высоты.
(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу, и пр.
Кричите ж все, поднявши кружки:
Виват - котомки, кошельки,
Тряпье, лохмотья, наши души
И мы, бродяги-голяки!
(Хор). Прочь все, кому закон по вкусу!
Свобода - светлый праздник нам!
Суды приятны только трусу,
Монастыри - одним ханжам!
Перевод П. И. Вейнберга
Франценсбад,
6/18 июля 1868 г.
1 Абрамский курган, возле Квебека – место, где пал в сражении в 1759 г. генерал Вольф.
2 Моро – крепость, взятая штурмом в 1762 г.
Листва набегом ржавых звёзд Летит на землю, и норд-ост Свистит и стонет меж стволами; Траву задела седина, Морозных полдней вышина Встаёт над сизыми лесами. Кто в эту пору изнемог От грязи нищенских дорог, Кому проклятья шлют деревни: Он задремал у очага, Где бычья варится нога, В дорожной воровской харчевне; Здесь Нэнси нищенский приют, Где пиво за тряпьё дают. Здесь краж проверяется опыт В горячем чаду ночников. Харчевня трещит: это топот Обрушенных в пол башмаков. К огню очага придвигается ближе Безрукий солдат, горбоносый и рыжий, В клочки изодрался багровый мундир. Своей одинокой рукою Он гладит красотку, добытую с бою, И что ему холодом пахнущий мир. Красотка не очень красива, Но хмелем по горло полна, Как кружку прокисшего пива, Свой рот подставляет она. И, словно удары хлыста, Смыкаются дружно уста. Смыкаются и размыкаются громко. Прыщавые лбы освещает очаг. Меж тем под столом отдыхает котомка — Знак ордена Нищих, Знак братства Бродяг. И кружку подняв над собою, Как знамя, готовое к бою, Солодом жарким объят, Так запевает солдат: — Ах! Я Марсом порожден, в перестрелках окрещен, Поцарапано лицо, шрам над верхнею губою, Оцарапан — страсти знак! — этот шрам врубил тесак В час, как бил я в барабан перед французскою толпою. В первый раз услышал я заклинание ружья, Где упал наш генерал в тень Абрамского кургана, А когда военный рог пел о гибели Моро, Служба кончилась моя под раскаты барабана. Куртис вел меня с собой к батареям над водой, Где рука и где нога? Только смерч огня и пыли. Но безрукого вперед в бой уводит Эллиот; Я пошел, а впереди барабаны битву били... Пусть погибла жизнь моя, пусть костыль взамен ружья, Ветер гнезда свил свои, ветер дует по карманам, Но любовь верна всегда — путеводная звезда, Будто снова я спешу за веселым барабаном. Рви, метель, и, ветер, бей. Волос мой снегов белей. Разворачивайся, путь! Вой, утроба океана! Я доволен — я хлебнул! Пусть выводит вельзевул На меня полки чертей под раскаты барабана! Охрип или слов недостало, И сызнова топот и гам, И крысы, покрытые салом, Скрываются по тайникам. И та, что сидела с солдатом, Над сборищем встала проклятым. — Еnсоrе! — восклицает скрипач. Косматый вздымается волос; Скажи мне: то женский ли голос, Шипение пива иль плач? — И я была девушкой юной, Сама не припомню когда; Я дочь молодого драгуна, И этим родством я горда. Трубили горнисты беспечно, И лошади строились в ряд, И мне полюбился, конечно, С барсучьим султаном солдат. И первым любовным туманом Меня он покрыл, как плащом. Недаром он шел с барабаном Пред целым драгунским полком; Мундир полыхает пожаром, Усы палашами торчат... Недаром, недаром, недаром Тебя я любила, солдат. Но прежнего счастья не жалко, Не стоит о нем вспоминать, И мне барабанную палку На рясу пришлось променять. Я телом рискнула, — а душу Священник пустил напрокат. Ну что же! Я клятву нарушу, Тебе изменю я, солдат! Что может, что может быть хуже Слюнявого рта старика! Мой норов с военщиной дружен, — Я стала женою полка! Мне все равно: юный иль старый, Командует, трубит ли в лад, Играла бы сбруя пожаром, Кивал бы султаном солдат. Но миром кончаются войны, И по миру я побрела. Голодная, с дрожью запойной, В харчевне под лавкой спала. На рынке, у самой дороги, Где нищие рядом сидят, С тобой я столкнулась, безногий, Безрукий и рыжий солдат. Я вольных годов не считала, Любовь раздавая свою; За рюмкой, за кружкой удалой Я прежние песни пою. Пока еще глотка глотает, Пока еще зубы скрипят, Мой голос тебя прославляет, С барсучьим султаном солдат! И снова женщина встаёт, Знакомы ей туман и лёд, В горах случайные дороги, Косуля, тетерев и лис, Игла сосны и дуба лист, Разбойничий двупалый свист, Непроходимые берлоги. Ее приятель горцем был, Он пиво пил, он в рог трубил, Норд-ост трепал его отрепья; Он чуял ветер неудач, Но вот его пеньковой цепью Почетно обвязал палач. И нынче пьяная подруга Над пивом вспоминает друга: — Под елью Шотландии горец рождён. Да здравствует клан! Да погибнет закон! Он знает равнину, и камень, и лог, Мой Джон легконогий, мой горный стрелок. В тартановом пледе, расшитом пестро, На шапке болотного гуся перо, Рука на кинжале, и взведен курок, Мой Джон легконогий, мой горный стрелок! Мы шли по дороге от Твида до Спей, Под выход волынки, под пляску ветвей, Мы пели вдвоём, мы не чуяли ног, Мой Джон легконогий, мой горный стрелок! Его осудили — и выгнали вон, Но вереск цветет — появляется он; Рука на кинжале, и взведен курок, Мой Джон легконогий, мой горный стрелок. Погоня! Погоня! Исполнился день — Захвачен Шотландии вольный олень. Палач. И веревка намылена в срок. Мой Джон легконогий, мой горный стрелок! Прощайте, веселые реки мои, Волынка, попутчица нашей любви, За ветер, за песни последний глоток! Мой Джон легконогий, мой горный стрелок! Хор Надо выпить за Джона! Надо выпить за Джона! Нет на земле шотландца Доблестней горца Джона! Перед шотландскою красоткой Огромной, рыжей, как кумач, Стоит влюбившийся скрипач, Разбитый временем и водкой. Не достигая до плеча, Он ей бормочет сгоряча: — Я джентльмен, и должен я, мой друг, утешить тебя. Ты можешь очень весело жить, лишь скрипача любя. Я в жертву тебе принести готов и музыку и себя. На остальное плевать! По свадьбам начнем мы ходить с тобой — что может быть веселей? О, пляски на фермерском дворе среди золотых полей, Когда скрипач кричит жениху: «Жених! наливай полней!» На остальное плевать! И солнце покажется нам тогда, как донце кружки пивной, И ветер подушкою будет нам, покрывалом — июльский зной, Любовь и музыка по бокам, котомка — за спиной! На остальное плевать! Довольно! — И скрипку пунцовым платком С весёлою нежностью кутает гном; Глаза подымает — и видит старик Огромной возлюбленной пламенный лик... Но к чёрту ломаются стулья и стол, Кузнец подымается, груб и тяжёл, Моргая глазами, сопя и ворча, Он в зубы, по правилам, бьёт скрипача. Огромен кузнец. Огневой, кровяной, Шибает в лицо ему выпивки зной; Свои бакенбарды из шерсти овечьей Кладёт он шотландке на жирные плечи, Любви музыканта приходит конец; Как два монумента — она и кузнец. Он щиплет её, запевая спьяна, И в лад его песне икает она. — Из Лондона в Глазго стучат мои шаги, Паяльник мой шипит, и молоток стрекочет, Распорот мой жилет, и в дырьях сапоги, Но коль кузнец влюблён — он пляшет и хохочет... В солдаты я иду, когда работы нет: Бесплатная жратва и пиво даровое. Но, деньги получив, я заметаю след, Паяльник мой в руках, жаровня за спиною. Хор О, что тебе скрипач, — он жертва неудач! Сыграет и споёт — и песня позабыта. Твой новый господин — железа властелин: Он подкует любви весёлые копыта! Пускай горят сердца во славу кузнеца! Назавтра снова путь, работа спозаранку. Гремят среди лугов две пары каблуков; Друг под руку ведет весёлую шотландку. Скрипач не зевает. Долой кузнеца! Жена хороша у бродяги-певца, Подобно коту, подошедшему к пище, Скрипач осторожно мурлычет и свищет, Нечаянно ногу коленкой прижмёт, Нечаянно плечи рукой обоймёт, Покуда кузнец неуклюже, без правил, Его не побил и под стол не отправил. Совсем неудачная ночь! Как дрозд, веселится бродяга-певец. Дорогам и песням не скоро конец. Он пышет румянцем, зубами блестит, Деревьям смеётся и птицам свистит. Для бренного ж тела он должен иметь Литровую кружку и добрую снедь. И в ночь запевает певец: — Весёлого певца Не услыхать вельможам, Недаром я пою В лесах, по бездорожьям... Уродлив посох мой, Кафтан мой в прахе сером, Но пчел весёлый рой, Крутясь, летит за мной, Как прежде за Гомером. Увы! Кастальский ключ Не вычерпать стаканом, От греческой воды Не быть вовеки пьяным. В передвечерний час Меня приносят ноги К тебе в приют не строгий, Мой нищенский Парнас, Открытый при дороге. Дыхание любви Нежней, чем ветер с юга. Зови меня, зови, Бездомная подруга. Цветёт ночная высь. Травою пруд волнуем, Чтоб мы, внимая струям, Сошлись и разошлись С веселым поцелуем. Встречайте ж день за днём Свободой и вином... Над языками фитилей Кружится сажа жирным пухом, И нищие единым духом Вопят: — Давай! Прими! Налей! — И черной жаждою полно Их сердце. Едкое вино Не утоляет их, а дразнит. Ах, скоро ли настанет праздник, И воздух горечью сухой Их напоит! И с головой Они нырнут в траву поляны, В цветочный мир, в пчелиный гуд, Где, на кирку склоняясь, Труд Стоит в рубахе полотняной И отирает лоб. Но вот Столкнулись кружки, и фагот Заверещал. И черной жаждой Пылает и томится каждый. И в исступленном свете свеч Они тряпьё срывают с плеч; Густая сажа жирным пухом Плывёт над пьяною толпой... И нищие единым духом Орут: — Ещё, приятель, пой! — И в крик и в запах дрожжевой Певец бросает голос свой: — Плещет жижей пивною В щёки выпивки зной! Начинайте за мною, Запевайте за мной! Королевским законам Нам голов не свернуть. По равнинам зелёным Залегает наш путь. Мы проходим в безлюдье, С крепкой палкой в руках, Мимо чопорных судей В завитых париках, Мимо пасторов чинных, Наводящих тоску! Мимо... Мимо... В равнинах Вороньё начеку. Мы довольны! Вельможе Не придётся заснуть, Если в ночь, в бездорожье Залегает наш путь. И ханже не придётся Похваляться собой, Если ночь раздаётся Перед нашей клюкой... Встанет полдень суровый Над раздольями тьмы, Горечь пива иного Уж попробуем мы!.. Братья! Звезды погасли, Что им в небе торчать? Надо в теплые ясли Завалиться — и спать. Но и пьяным и сонным Затверди, не забудь: Королевским законам Нам голов не свернуть! Перевод Эдуарда Багрицкого
Оригинал или первоисточник на английском языке
The Jolly Beggars
WHEN lyart leaves bestrow the yird,
Or, wavering like the baukie bird,
Bedim cauld Boreas’ blast;
When hailstanes drive wi’ bitter skyte,
And infant frosts begin to bite,
In hoary cranreuch drest;
Ae night at e’en a merry core
O’ randie gangrel bodies
In Poosie Nansie’s held the splore,
To drink their orra duddies.
Wi’ quaffing and laughing,
They ranted and they sang;
Wi’ jumping and thumping
The very girdle rang.
First, niest the fire, in auld red rags,
Ane sat, weel brac’d wi’ mealy bags,
And knapsack a’ in order;
His doxy lay within his arm;
Wi’ usquebae and blankets warm,
She blinket on her sodger;
An’ aye he gies the tosy drab
The tither skelpin’ kiss,
While she held up her greedy gab,
Just like an aumous dish:
Ilk smack still did crack still
Just like a cadger’s whip;
Then staggering, and swaggering,
He roar’d this ditty up-
I am a son of Mars, who have been in many wars,
And show my cuts and scars wherever I come;
This here was for a wench, and that other in a trench,
When welcoming the French at the sound of the drum.
Lal de daudle, &c.
My ‘prenticeship I pass’d where my leader breath’d his last,
When the bloody die was east on the heights of Abram;
And I served out my trade when the gallant game was play’d,
And the Moro low was laid at the sound of the drum.
I lastly was with Curtis, among the floating batt’ries,
And there I left for witness an arm and a limb:
Yet let my country need me, with Elliot to head me,
I’d clatter on my stumps at the sound of a drum.
And now tho’ I must beg, with a wooden arm and leg,
And many a tatter’d rag hanging over my bum,
I’m as happy with my wallet, my bottle, and my callet,
As when I used in scarlet to follow a drum.
What tho’ with hoary locks I must stand the winter shocks,
Beneath the woods and rocks oftentimes for a home?
When the t’other bag I sell, and the t’other bottle tell,
I could meet a troop of hell at the sound of the drum.
He ended; and the kebars sheuk
Aboon the chorus roar;
While frighted rattons backward leuk,
And seek the benmost bore.
A fairy fiddler frae the neuk,
He skirled out "Encore!"
But up arose the martial chuck,
And laid the loud uproar.
I once was a maid, tho’ I cannot tell when,
And still my delight is in proper young men;
Some one of a troop of dragoons was my daddie,
No wonder I’m fond of a sodger laddie.
Sing, Lal de dal, &c.
The first of my loves was a swaggering blade,
To rattle the thundering drum was his trade;
His leg was so tight, and his cheek was so ruddy,
Transported I was with my sodger laddie.
But the godly old chaplain left him in the lurch;
The sword I forsook for the sake of the church;
He ventur’d the soul, and I risked the body,-
‘Twas then I prov’d false to my sodger laddie.
Full soon I grew sick of my sanctified sot,
The regiment at large for a husband I got;
Prom the gilded spontoon to the fife I was ready,
I asked no more but a sodger laddie.
But the peace it reduced me to beg in despair,
Till I met my old boy at a Cunningham fair;
His rags regimental they flutter’d so gaudy,
My heart it rejoiced at a sodger laddie.
And now I have liv’d-I know not how long,
And still I can join in a cup or a song;
But whilst with both hands I can hold the glass steady,
Here’s to thee, my hero, my sodger laddie!
Poor Merry Andrew in the neuk
Sat guzzling wi’ a tinkler hizzie;
They mind’t us wha the chorus teuk,
Between themselves they were sae busy.
At length, wi’ drink and courting dizzy,
He stoitered up an’ made a face;
Then turn’d, an’ laid a smack on Grizzy,
Syne tun’d his pipes wi’ grave grimace.
Sir Wisdom’s a fool when he’s fou,
Sir Knave is a fool in a session;
He’s there but a ‘prentice I trow,
But I am a fool by profession.
My grannie she bought me a beuk,
And I held awa to the school;
I fear I my talent misteuk,
But what will ye hae of a fool?
For drink I would venture my neck;
A hizzie’s the half o’ my craft;
But what could ye other expect,
Of ane that’s avowedly daft?
I ance was tied up like a stirk,
For civilly swearing and quaffing;
I ance was abused i’ the kirk,
For touzling a lass i’ my daffin.
Poor Andrew that tumbles for sport,
Let naebody name wi’ a jeer;
There ‘s even, I’m tauld, i’ the Court,
A tumbler ca’d the Premier.
Observ’d ye yon reverend lad
Maka faces to tickle the mob?
He rails at our mountebank squad-
It’s rivalship just i’ the job.
And now my conclusion I’ll tell,
For, faith! I’m confoundedly dry;
The chiel that’s a fool for himsel’,
Gude Lord! he’s far dafter than I.
Then niest outspak a raucle carlin,
Wha kent fu’ weel to cleek the sterling,
For mony a pursie she had hookit,
And had in mony a well been dookit;
Her love had been a Highland laddie,
But weary fa’ the waefu’ woodie!
WI’ sighs and sobs, she thus began
To wail her braw John Highlandman:-
A Highland lad my love was born,
The Lawlan’ laws he held in scorn;
But he still was faithfu’ to his clan,
My gallant braw John Highlandman.
CHORUS.
Sing hey, my braw John Highlandman!
Sing ho, my bmw John Highlandman!
There’s no a lad in a’ the lan’
Was match for my John Highlandman.
With his philibeg an’ tartan plaid,
And gude claymore down by his side,
The ladies’ hearts he did trepan,
My gallant braw John Highlandman.
We ranged a’ from Tweed to Spey,
And lived like lords and ladies gay;
For a Lawlan’ face he feared nane,
My gallant braw John Highlandman.
They banish’d him beyond the sea;
But ere the bud was on the tree,
Adown my cheeks the pearls ran,
Embracing my John Highlandman.
But oh! they catch’d him at the last,
And bound him in a dungeon fast;
My curse upon them every one!
They’ve hang’d my braw John Highlandman.
And now a widow I must mourn
The pleasures that will ne’er return;
No comfort but a hearty can,
When I think on John Highlandman.
A pigmy scraper wi’ his fiddle,
Wha used at trysts and fairs to driddle,
Her strappin’ limb and gaucy middle
(He reach’d nae higher)
Had holed his heartie like a riddle,
And blawn’t on fire.
Wi’ hand on haunch, and upward ee,
He croon’d his gamut, one, two, three,
Then, in an arioso key,
The wee Apollo
Set aff, wi’ allegretto glee,
His giga solo.
Let me ryke up to dight that tear,
And go wi’ me and be my dear,
And then your every care and fear
May whistle owre the lave o’t.
CHORUS.
I am a fiddler to my trade,
And a’ the tunes that e’er I play’d,
The sweetest still to wife or maid,
Was whistle owre the lave o’t.
At kirns and weddings we’ee be there,
And oh! sae nicely’s we will fare;
We’ll bouse about, till Daddie Care
Sings whistle owre the lave o’t.
Sae merrily’s the banes we’ll pyke,
And sun oursels about the dyke,
And at our leisure, when ye like,
We’ll whistle owre the lave o’t.
But bless me wi’ your heav’n o’ charms,
And while I kittle hair on thairms,
Hunger and cauld, and a’ sic harms,
May whistle owre the lave o’t.
Her charms had struck a sturdy caird,
As well as poor gut-scraper;
He taks the fiddler by the beard,
And draws a roosty rapier-
He swoor, by a’ was swearing worth,
To spit him like a pliver,
Unless he would from that time forth
Relinquish her for ever.
Wi’ ghastly ee, poor tweedle-dee
Upon his hunkers bended,
And pray’d for grace wi’ ruefu’ face,
And sae the quarrel ended.
But tho’ his little heart did grieve
When round the tinkler prest her,
He feign’d to snirtle in his sleeve,
When thus the caird address’d her :-
My bonnie lass, I work in brass,
A tinkler is my station;
I’ve travell’d round all Christian ground
In this my occupation;
I’ve taen the gold, I’ve been enroll’d
In many a noble squadron;
But vain they search’d, when off I march’d
To go and clout the cauldron.
Despise that shrimp, that wither’d imp,
Wi’ a’ his noise and caperin’;
And tak a share wi’ those that bear
The budget and the apron;
And, by that stoup, my faith, and houp!
And by that dear Kilbaigie,
If e’er ye want, or meet wi’ scant,
May I ne’er west my craigie.
The caird prevail’d-th’ unblushing fair
In his embraces sunk,
Partly wi’ love o’ercome aae sair,
And partly she was drunk.
Sir Violino, with an air
That show’d a man o’ spunk,
Wish’d unison between the pair,
And made the bottle clunk
To their health that night.
But urchin Cupid shot a shaft
That play’d a dame a shavie;
The fiddler rak’d her fore and aft,
Behint the chicken cavie.
Her lord, a wight of Homer’s craft,
Tho’ limpin’ wi’ the spavie,
He hirpled up, and lap like daft,
And shor’d them "_Dainty Davie"
O’ boot that night.
He was a care-defying blade
As ever Bacchus listed;
Tho’ Fortune sair upon him laid,
His heart she ever miss’d it.
He had nae wish, but to be glad,
Nor want but when he thirsted;
He hated nought but to be sad,
And thus the Muse suggested
His sang that night.
I am a bard of no regard
Wi’ gentlefolks, and a’ that;
But Homer-like, the glowrin’ byke,
Frae town to town I draw that.
CHORUS.
For a’ that, and a’ that,
And twice as meikle ‘s a’ that;
I’ve lost but ane, I’ve twa behin’,
I’ve wife eneugh for a’ that.
I never drank the Muses’ stank,
Castalia’s burn, and a’ that;
But there it streams, and richly reams!
My Helicon I ca’ that.
Great love I bear to a’ the fair,
Their humble slave, and a’ that;
But lordly will, I hold it still
A mortal sin to thraw that.
In raptures sweet this hour we meet
Wi’ mutual love, and a’ that;
But for how lang the flee may stang,
Let inclination law that.
Their tricks and craft hae put me daft,
They’ve ta’en me in, and a’ that;
But clear your decks, and "Here’s the sex!"
I like the jads for a’ that.
For a’ that, and a’ that,
And twice as meikle ‘s a’ that,
My dearest bluid, to do them guid,
They’re welcome till’t, for a’ that.
So sung the bard-and Nansie’s wa’s
Shook with a thunder of applause,
Be-echo’d from each mouth;
They toom’d their pooks, an’ pawn’d their duds.
They scarcely left to co’er their fuds,
To quench their lowin’ drouth.
Then owre again the jovial thrang
The poet did request
To lowse his pack, an’ wale a sang,
A ballad o’ the best;
He rising, rejoicing,
Between his twa Deborahs,
Looks round him, an’ found them
Impatient for the chorus.
See the smoking bowl before us,
Mark our jovial ragged ring;
Bound and round take up the chorus,
And in raptures let us sing-
CHORUS.
A fig for those by law protected!
Liberty’s a glorious feast!
Courts for cowards were erected,
Churches built to please the priest.
What is title? what is treasure?
What is reputation’s care?
If we lead a life of pleasure,
‘Tis no matter how or where!
With the ready trick and fable,
Round we wander all the day;
And at night, in barn or stable,
Hug our doxies on the hay.
Does the train-attended carriage
Thro’ the country lighter rove?
Does the sober bed of marriage
Witness brighter scenes of love?
Life is all a variorum,
We regard not how it goes;
Let them cant about decorum
Who have characters to lose.
Here’s to budgets, bags, and wallets!
Here’s to all the wandering train!
Here’s our ragged brats and callets!
One and all cry out "Amen!"
5203
