Послание Дьяволу
О Князь! Глава порфироносных сил,
Вождь Серафимских ратей боевых.
Мильтон, «Потерянный рай».
(Перевод Арк. Штейнберга)
Эй, как бы там тебя ни звали, —
Бес, Дьявол, Черт ли, Сатана ли,
Несчастным грешникам в подвале
Устроил плен ты,
И серу жжёшь, чтоб подвывали
Твои клиенты.
Мы побеседуем, Рогатый,
Но ты пока отставь лопату.
И грешным нужно хоть когда-то
Дать передышку,
Чтоб стихли горькие кантаты
В котле под крышкой.
Ты, покрутившись в адском круге,
В дворцы любые и лачуги
Приходишь, Старый Сволочуга,
Походкой твёрдой.
Нет ни смущенья, ни испуга
На черной морде.
Ища добычу беспрестанно,
Рычишь ты, словно лев в саванне.
Ты с церкви силой урагана
Срываешь крышу,
Ты лезешь в грудь и там, Поганый,
Сидишь в затишье.
Ты лезешь в древние руины,
В уединенные долины.
Ты бедных путников, Скотина,
Пугаешь ночью.
(Видала бабушка картину
Почти воочью!).
Когда почтенная старуха
Молилась вечером, ты глухо
Гудел за дамбой, Длинноухий;
Ты, Образина,
Стонал, протаскивая брюхо
Чрез куст бузинный.
Однажды сам в краю озёрном
Перепугался я позорно,
Когда признал тебя, бесспорно,
Зимой во мраке.
Ты, что камыш, стеною черной
Стоял, Чертяка.
Кряк! Кряк! — В коротком промежутке
Я в тишине услышал жуткой:
Ты, притворившись дикой уткой,
Свой подал голос,
А у меня от этой шутки
Встал дыбом волос.
Вслед за тобой, Владыка Ада,
Несется леших кавалькада.
Там, за кладбищенской оградой,
Над плотью мёртвой,
Составил с ними в тухлом смраде
Ты договор твой.
Скажи, не ты ли колдовскими
(Или, точнее, воровскими)
Обчистил пассами своими
Бак маслобойный?
Не ты ли, Злыдень, портишь вымя
Коровке дойной?
Тебе — узлы, стежки и строчки,
А нам — сплошные заморочки:
Тупеют свежие заточки,
Тускнеют краски,
И срочность гибнет в проволочке,
Секрет — в огласке.
Весною духи водяные
Зовут людей в миры иные.
Где бродят путники ночные,
Твоим указом
Подельники твои речные
Туманят разум.
Когда, хватив хмельного, кто-то
Домой бредёт через болото,
Ты гонишь огоньки без счета
На недотёпу.
Перепугавшись до икоты,
Он тонет в топи.
Когда Масон к тебе взывает.
Твой дух, что в гневе пребывает,
Лишь кот и кочет усмиряют,
Обыкновенно,
Но брата младшего свергает
Твой гнев в геенну.
В садах Эдема в дни былые
Она и он сошлись впервые.
Восторги страстные, живые
Порой отрадной
Делили наши молодые
В тени прохладной.
Как раз тогда-то, Пёс ты Гадкий,
Ты в райский сад проник украдкой,
И мир, внимая без оглядки,
Тебя заслушался
И - ах! - в своей основе шаткой
Чуть не обрушился!
Ты помнишь день, когда, Убоже,
Ты в вертоград явился Божий,
Как перед Богом, Грязнорожий,
Замолвив слово,
Ты, всякий день страданья множа,
Пытал Иова?1
Ты счастлив был до обалденья,
Когда забрал его владенья,
И стал он собственною тенью.
Ты рад был пуще,
Когда его терзали пренья
С женою злющей.
Со дней, когда от Михаила
Ты получил удар нехило,
До наших дней — не чую силы
Твой хулиганский
Составить список. Тут, Страшила,
Слаб мой шотландский.2
Ты думаешь: Поэт под мухой,
И я воспользуюсь прорухой,
Ему в аду поджарив брюхо.
Но-но, не балуй!
Перехитрю я Злого Духа
И сам, пожалуй.
Прощай! Быть может, через годы
Изменишь ты свою природу.
Когда я представляю своды
Твоей берлоги,
Тебя, такого Колоброда,
Мне жаль, ей-богу!
1785
© Перевод Евг. Фельдмана
3-12.08.1997
7.05.2016 (ред.)
Все переводы Евгения Фельдмана
Примечания
1. Ты, всякий день страданья множа, Пытал Иова – Ветхий Завет. Книга Иова.
2. Слаб мой шотландский. И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них. Но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. Новый Завет.
Откровение Святого Иоанна Богослова. Глава XII, стихи 7-9. – Примечание переводчика.
Оригинал или первоисточник на английском языке
Address to the Deil
O Prince! O chief of many throned Pow'rs
That led th' embattl'd Seraphim to war-
Milton
O Thou! whatever title suit thee-
Auld Hornie, Satan, Nick, or Clootie,
Wha in yon cavern grim an' sootie,
Clos'd under hatches,
Spairges about the brunstane cootie,
To scaud poor wretches!
Hear me, auld Hangie, for a wee,
An' let poor damned bodies be;
I'm sure sma' pleasure it can gie,
Ev'n to a deil,
To skelp an' scaud poor dogs like me,
An' hear us squeel!
Great is thy pow'r an' great thy fame;
Far ken'd an' noted is thy name;
An' tho' yon lowin' heuch's thy hame,
Thou travels far;
An' faith! thou's neither lag nor lame,
Nor blate, nor scaur.
Whiles, ranging like a roarin lion,
For prey, a' holes and corners tryin;
Whiles, on the strong-wind'd tempest flyin,
Tirlin the kirks;
Whiles, in the human bosom pryin,
Unseen thou lurks.
I've heard my rev'rend graunie say,
In lanely glens ye like to stray;
Or where auld ruin'd castles grey
Nod to the moon,
Ye fright the nightly wand'rer's way,
Wi' eldritch croon.
When twilight did my graunie summon,
To say her pray'rs, douse, honest woman!
Aft'yont the dyke she's heard you bummin,
Wi' eerie drone;
Or, rustlin, thro' the boortrees comin,
Wi' heavy groan.
Ae dreary, windy, winter night,
The stars shot down wi' sklentin light,
Wi' you, mysel' I gat a fright,
Ayont the lough;
Ye, like a rash-buss, stood in sight,
Wi' wavin' sough.
The cudgel in my nieve did shake,
Each brist'ld hair stood like a stake,
When wi' an eldritch, stoor "quaick, quaick,"
Amang the springs,
Awa ye squatter'd like a drake,
On whistlin' wings.
Let warlocks grim, an' wither'd hags,
Tell how wi' you, on ragweed nags,
They skim the muirs an' dizzy crags,
Wi' wicked speed;
And in kirk-yards renew their leagues,
Owre howkit dead.
Thence countra wives, wi' toil and pain,
May plunge an' plunge the kirn in vain;
For oh! the yellow treasure's ta'en
By witchin' skill;
An' dawtit, twal-pint hawkie's gane
As yell's the bill.
Thence mystic knots mak great abuse
On young guidmen, fond, keen an' crouse,
When the best wark-lume i' the house,
By cantrip wit,
Is instant made no worth a louse,
Just at the bit.
When thowes dissolve the snawy hoord,
An' float the jinglin' icy boord,
Then water-kelpies haunt the foord,
By your direction,
And 'nighted trav'llers are allur'd
To their destruction.
And aft your moss-traversin Spunkies
Decoy the wight that late an' drunk is:
The bleezin, curst, mischievous monkies
Delude his eyes,
Till in some miry slough he sunk is,
Ne'er mair to rise.
When masons' mystic word an' grip
In storms an' tempests raise you up,
Some cock or cat your rage maun stop,
Or, strange to tell!
The youngest brither ye wad whip
Aff straught to hell.
Lang syne in Eden's bonie yard,
When youthfu' lovers first were pair'd,
An' all the soul of love they shar'd,
The raptur'd hour,
Sweet on the fragrant flow'ry swaird,
In shady bower;
Then you, ye auld, snick-drawing dog!
Ye cam to Paradise incog,
An' play'd on man a cursed brogue,
(Black be your fa'!)
An' gied the infant warld a shog,
'Maist rui'd a'.
D'ye mind that day when in a bizz
Wi' reekit duds, an' reestit gizz,
Ye did present your smoutie phiz
'Mang better folk,
An' sklented on the man of Uzz
Your spitefu' joke?
An' how ye gat him i' your thrall,
An' brak him out o' house an hal',
While scabs and botches did him gall,
Wi' bitter claw;
An' lows'd his ill-tongu'd wicked scaul',
Was warst ava?
But a' your doings to rehearse,
Your wily snares an' fechtin fierce,
Sin' that day Michael did you pierce,
Down to this time,
Wad ding a Lallan tounge, or Erse,
In prose or rhyme.
An' now, auld Cloots, I ken ye're thinkin,
A certain bardie's rantin, drinkin,
Some luckless hour will send him linkin
To your black pit;
But faith! he'll turn a corner jinkin,
An' cheat you yet.
But fare-you-weel, auld Nickie-ben!
O wad ye tak a thought an' men'!
Ye aiblins might-I dinna ken-
Stil hae a stake:
I'm wae to think up' yon den,
Ev'n for your sake!
1785
4689
