Роберт Браунинг (Robert Browning)
Флейтист из Гаммельна
I Гаммельн - в герцогстве Брауншвейг, С Ганновером славным в соседстве. С юга его омывает река Везер, полна, широка, глубока. Приятней нигде не найдешь уголка. Но многие слышали в детстве, Что пять веков тому назад Испытал этот город не бурю, не град, А худшее из бедствий. II Крысы Различных мастей, волосаты и лысы, Врывались в амбар, в кладовую, в чулан, Копченья, соленья съедали до крошки, Вскрывали бочонок и сыпались в чан, В живых ни одной не оставили кошки, У повара соус лакали из ложки, Кусали младенцев за ручки и ножки, Гнездились, презрев и сословье и сан, На донышках праздничных шляп горожан, Мешали болтать горожанам речистым И даже порой заглушали орган Неистовым писком, И визгом, И свистом. III И вот повалила толпа горожан К ратуше, угрожая. - Наш мэр, - говорили они, - болван, А советники - шалопаи! Вы только подумайте! Должен народ Напрасно нести непомерный расход, Безмозглых тупиц одевая В мантии из горностая! А ну, поломайте-ка голову, мэр, И, ежели вы не предложите мер, Как справиться с грызунами, Ответите вы перед нами! Обрюзгших и пухлых лентяев долой С насиженных мест мы погоним метлой! При этих словах задрожали Старшины, сидевшие в зале. IV Молчало собранье, как будто печать Навеки замкнула уста его. - Ах! - вымолвил мэр. - Как хочу я бежать, Продав этот мех горностаевый! Устал я свой бедный затылок скрести. Признаться, друзья, я не вижу пути От крыс и себя и сограждан спасти... Достать бы капкан, западню, крысоловку?.. Но что это? Шарканье ног о циновку, Царапанье, шорох и легонький стук, Как будто бы в дверь постучали: тук-тук. - Эй, кто там? - встревоженный мэр прошептал, От страха бледнея, как холст. А ростом он был удивительно мал И столь же немыслимо толст. При этом не ярче блестел его взгляд, Чем устрица, вскрытая месяц назад. А впрочем, бывал этот взор оживленным В часы, когда мэр наслаждался зеленым Из черепахи варенным бульоном. Но звук, что на шорох крысиный похож, В любую минуту вгонял его в дрожь. V - Ну что же, войдите! - промолвил он строго, Стараясь казаться повыше немного. Тут незнакомец в дверь вошел. Двухцветный был на нем камзол - Отчасти желтый, частью красный, Из ткани выцветшей атласной. Высоко голову он нес. Был светел цвет его волос, А щеки выдубил загар. Не молод, но еще не стар, Он был стройней рапиры гибкой. Играла на губах улыбка, А синих глаз лукавый взор Подчас, как бритва, был остер. Кто он такой, какого рода, Худой, безусый, безбородый, Никто вокруг сказать не мог. А он, перешагнув порог, Свободно шел, и люди в зале Друг другу на ухо шептали: - Какая странная особа! Как будто прадед наш из гроба Восстал для Страшного суда И тихо движется сюда - Высокий, тощий, темнолицый - Из разрисованной гробницы! VI И вот не спеша подошел он туда, Где мэр и старшины сидели, И с низким поклоном сказал: - Господа, Пришел толковать я о деле. Есть у меня особый дар: Волшебной силой тайных чар Вести повсюду за собою Живое существо любое, Что ходит, плавает, летает, В горах иль в море обитает. Но чаще всего за собой я веду Различную тварь, что несет нам беду. Гадюк, пауков вызываю я свистом, И люди зовут меня пестрым флейтистом. И тут только каждому стало заметно, Что шея у гостя обвита двухцветной Широкою лентой, а к ней-то Подвешена дудка иль флейта. И стало понятно собравшимся в зале, Зачем его пальцы все время блуждали, Как будто хотели пройтись поскорее По скважинам дудки, висевшей на шее. А гость продолжал: - Хоть я бедный дударь, Избавил я хана татарского встарь От злых комаров, опустившихся тучей. Недавно Низама я в Азии спас От страшной напасти - от мыши летучей. А если угодно, избавлю и вас - Из Гаммельна крыс уведу я добром За тысячу гульденов серебром. - Что тысяча! Мы вам дадим пятьдесят! - Прервал его мэр, нетерпеньем объят. VII Флейтист порог переступил, Чуть усмехнувшись - оттого, Что знал, как много тайных сил Дремало в дудочке его, Ее продул он и протер. И вдруг его зажегся взор Как будто соль попала в пламя. Три раза в дудку он подул. Раздался свист, пронесся гул. И гул перешел в бормотанье и ропот. Почудился армий бесчисленных топот. А топот сменился раскатами грома. И тут, кувыркаясь, из каждого дома По лестницам вверх и по лестницам вниз - Из всех погребов, с чердаков на карниз Градом посыпались тысячи крыс. Толстые крысы, худые, поджарые, Серые, бурые, юные, старые, - Всякие крысы любого размера: Крупный вор и жулик мелкий, Молодые кавалеры - Хвост трубой, усы как стрелки, - Крысы-внуки, крысы-деды, Сыроеды, крупоеды, - Все неслись за голосистой Дудкой пестрого флейтиста. Прошел квартал он за кварталом. А крысы вслед валили валом, Одна другую обгоняя. И вдруг бесчисленная стая Танцующих, визжащих крыс Низверглась с набережной вниз В широкий, полноводный Везер... Одна лишь смелая, как Цезарь, Часа четыре напролет Плыла, разбрызгивая воду. И, переплыв, такой отчет Дала крысиному народу: - Едва лишь флейта зазвучала, Как нам почудилось, что сало Свиное свежее скребут И яблоки кладут под спуд. И плотный круг сдвигают с бочки, Где заготовлены грибочки, И нам отпирают таинственный склад, Где сыр и колбасы струят аромат, Вскрываются рыбок соленых коробки, И масла прованского чмокают пробки. На тех же бочонках, где масло коровье, Все обручи лопнули - ешь на здоровье! И голос, приятнее в тысячу раз Всех ангельских арф и лир, Зовет на великое празднество нас: "Радуйтесь, крысы! Готовится пир Всех ваших пирушек обильней. Отныне навеки становится мир Огромной коптильней-солильней. Всем, кто хочет, можно, дескать, Чавкать, хрупать, лопать, трескать, Наедаться чем попало До отказа, до отвала!" И только послышались эти слова, Как вдруг показалась громада - Прекрасная, гладкая голова Сверкающего рафинада. Как солнце, она засияла вблизи, И шепот раздался: "Приди и грызи!" Но поздно!.. Уже надо мной Катилась волна за волною.... VIII Экая радость у граждан была! Так они били в колокола, Что расшатали свои колокольни. Не было города в мире довольней. Мэр приказал: - До ночной темноты Все вы должны приготовить шесты. Норы прочистить, где крысы кишели. Плотники! Плотно заделайте щели, Чтобы не мог и крысенок пролезть, Духу чтоб не было мерзостной твари! Вдруг появился флейтист на базаре. - Тысячу гульденов, ваша честь! IX - Тысячу гульденов? - Мэр городской Ошеломлен был цифрой такой. Было известно ему, что казна В городе Гаммельне разорена. Столько рейнвейна и вин заграничных На торжествах и обедах публичных Выпили дружно мэр и старшины... Тысяча гульденов? Нет, половины Хватит на то, чтоб наполнить вином Бочку, огромную с высохшим дном! Можно ли тысячу гульденов даром Бросить бродяге с цыганским загаром, Дать проходимцу, который притом В город явился, одетый шутом?.. Мэр подмигнул музыканту: - Мы сами Видели нынче своими глазами - Крысы погибли в реке, как одна, И не вернутся, конечно, со дна. Впрочем, мой друг, городская казна Что-то за труд заплатить вам должна, Скажем - на добрую пинту вина. Это совсем неплохая цена За то, что минутку Дули вы в дудку. А тысячу мы посулили вам в шутку. И все же, хоть после бесчисленных трат Бедный наш город стал скуповат, - Гульденов мы вам дадим пятьдесят! X Весь потемнел владелец дудки. - В своем ли, сударь, вы рассудке? К чему вся эта болтовня! Довольно дела у меня. К обеду я спешу отсюда В Багдад, где лакомое блюдо Готовит мне дворцовый повар. С ним у меня такой был сговор, Когда я вывел из притонов Под кухней стаю скорпионов. Я с ним не спорил о цене. Но вы свой долг отдайте мне! А если со мною сыграли вы шутку, Звучать по-иному заставлю я дудку!.. XI - Да как ты смеешь, - крикнул мэр; - Мне ставить повара в пример! Как смеешь, клоун балаганный, Грозить нам дудкой деревянной. Что ж, дуй в нее, покуда сам Не разорвешься пополам! XII Снова на улицу вышел флейтист, К флейте устами приник, И только издал его гладкий тростник Тройной переливчатый, ласковый свист, Каких не бывало на свете, - Послышалось шумное шарканье, шорох Чьих-то шагов, очень легких и скорых. Ладошки захлопали, ножки затопали, Звонких сандалий подошвы зашлепали, И, словно цыплята бегут за крупой, Спеша и толкаясь, веселой толпой На улицу хлынули дети. Старшие, младшие, Девочки, мальчики Под флейту плясали, вставая на пальчики. В пляске Качались кудрей их колечки, Глазки От счастья светились, как свечки. С криком и смехом, Звонким и чистым, Мчались ребята За пестрым флейтистом... XIII Мэр и советники замерли, словно Их превратили в стоячие бревна. Ни крикнуть они, ни шагнуть не могли, Будто внезапно к земле приросли. И только следили за тем, как ребята С пляской и смехом уходят куда-то Вслед за волшебником с дудкой в руке. Вот уже с улицы Главной к реке Манит ребят говорливая дудка. Мэр и старшины лишились рассудка. Вот уже Везера волны шумят, Пересекая дорогу ребят... Руки тряслись у старшин от испуга, Свет в их глазах на мгновенье померк... Вдруг повернула процессия с юга К западу - к склонам горы Коппельберг. От радости ожили мэр и старшины: Могут ли дети дойти до вершины! Их остановит крутая гора, И по домам побежит детвора. Но что это? В склоне открылись ворота - Своды глубокого, темного грота. И вслед за флейтистом в открывшийся вход С пляской ушел шаловливый народ. Только последние скрылись в пещере, Плотно сомкнулись гранитные двери. Нет, впрочем, один из мальчишек не Мог Угнаться за всеми - он был хромоног. И позже, когда у него замечали Близкие люди улыбку печали, Он отвечал, что с той самой поры, Как затворились ворота горы И чудная дудка звучать перестала, Скучно в родном его городе стало... Он говорил: - Не увидать Мне никогда страны счастливой, Куда от нас рукой подать, Но где земля и камни живы, Где круглый год цветут цветы Необычайной красоты. Где воробьи простые краше, Чем яркие павлины наши, Где жала нет у мирных пчел, Где конь летает, как орел, Где все вокруг не так, как дома, А ново, странно, незнакомо... И только показалось мне, Что в этой сказочной стране Я вылечу больную ногу, Скала закрыла мне дорогу, И я, по-прежнему хромой, Один, в слезах, побрел домой... XIV О горе Гаммельну! Богатый Там начал думать над цитатой, Что, как верблюду нелегко Пролезть в игольное ушко, Так и богатым в рай небесный Не проползти тропинкой тесной... Напрасно мэр гонцов и слуг Послал на сотни верст вокруг С такою трудною задачей: Где б ни был этот шут бродячий, Найти его и обещать Вознаграждение любое, Коль в город он придет опять И приведет детей с собою... Когда же мэр в конце концов Узнал от слуг и от гонцов, Что и флейтист исчез без вести, И детвора с флейтистом вместе, Созвал он в ратуше совет И предложил издать декрет: "Пусть ведают стряпчие и адвокаты: Там, где в бумагах проставлены даты, Должно добавить такие слова: "Столько-то времени от рождества И столько-то времени с двадцать второго Июля - то есть со дня рокового, Когда отцвела, не успевши расцвесть, Надежда народа всего городского - В году от рождества Христова Тысяча триста семьдесят шесть". А путь последний детворы - От набережной до горы - Старшины города и мэр Потомкам будущим в пример Иль в память совести нечистой Назвали Улицей Флейтиста. Ни двор заезжий, ни трактир Здесь нарушать не смеют мир. Когда ж случится забрести На эту улицу флейтистам И огласить окрестность свистом, - Дай бог им ноги унести! А на колонне против скал, Где некогда исчезли дети, Их повесть город начертал Резцом для будущих столетий. И живописец в меру сил Уход детей изобразил Подробно на стекле узорном Под самым куполом соборным. Еще сказать я должен вам: Слыхал я, будто в наше время Живет в одной долине племя, Чужое местным племенам По речи, платью и обрядам, Хоть проживает с ними рядом. И это племя в Трансильвании От всех отлично оттого, Что предки дальние его, Как нам поведало предание, Когда-то вышли на простор Из подземелья в сердце гор, Куда неведомая сила Их в раннем детстве заманила. XV Тебе ж, мой мальчик, на прощанье Один совет приберегу: Давая, помни обещанье И никогда не будь в долгу У тех людей, что дуют в дудку И крыс уводят за собой, - Чтоб ни один из них с тобой Не мог сыграть плохую шутку! Перевод С.Я. Маршака Все переводы Самуила Маршака
Оригинал или первоисточник на английском языке
The Pied Piper of Hamelin
I. Hamelin Town's in Brunswick, By famous Hanover city; The river Weser, deep and wide, Washes its wall on the southern side; A pleasanter spot you never spied; But, when begins my ditty, Almost five hundred years ago, To see the townsfolk suffer so From vermin, was a pity. II. Rats! They fought the dogs and killed the cats, And bit the babies in the cradles, And ate the cheeses out of the vats, And licked the soup from the cooks' own ladles, Split open the kegs of salted sprats, Made nests inside men's Sunday hats, And even spoiled the women's chats By drowning their speaking With shrieking and squeaking In fifty different sharps and flats. III. At last the people in a body To the Town Hall came flocking: ``'Tis clear,'' cried they, ``our Mayor's a noddy; ``And as for our Corporation---shocking. ``To think we buy gowns lined with ermine ``For dolts that can't or won't determine ``What's best to rid us of our vermin! ``You hope, because you're old and obese, ``To find in the furry civic robe ease? ``Rouse up, sirs! Give your brains a racking ``To find the remedy we're lacking, ``Or, sure as fate, we'll send you packing!'' At this the Mayor and Corporation Quaked with a mighty consternation. IV. An hour they sat in council, At length the Mayor broke silence: ``For a guilder I'd my ermine gown sell, ``I wish I were a mile hence! ``It's easy to bid one rack one's brain--- ``I'm sure my poor head aches again, ``I've scratched it so, and all in vain. ``Oh for a trap, a trap, a trap!'' Just as he said this, what should hap At the chamber door but a gentle tap? ``Bless us,'' cried the Mayor, ``what's that?'' (With the Corporation as he sat, Looking little though wondrous fat; Nor brighter was his eye, nor moister Than a too-long-opened oyster, Save when at noon his paunch grew mutinous For a plate of turtle green and glutinous) ``Only a scraping of shoes on the mat? ``Anything like the sound of a rat ``Makes my heart go pit-a-pat!'' V. ``Come in!''---the Mayor cried, looking bigger: And in did come the strangest figure! His queer long coat from heel to head Was half of yellow and half of red, And he himself was tall and thin, With sharp blue eyes, each like a pin, And light loose hair, yet swarthy skin, No tuft on cheek nor beard on chin, But lips where smiles went out and in; There was no guessing his kith and kin: And nobody could enough admire The tall man and his quaint attire. Quoth one: ``It's as my great-grandsire, ``Starting up at the Trump of Doom's tone, ``Had walked this way from his painted tombstone!'' VI. He advanced to the council-table And, ``Please your honours,'' said he, ``I'm able, ``By means of a secret charm, to draw ``All creatures living beneath the sun, ``That creep or swim or fly or run, ``After me so as you never saw! ``And I chiefly use my charm ``On creatures that do people harm, ``The mole and toad and newt and viper; ``And people call me the Pied Piper.'' (And here they noticed round his neck A scarf of red and yellow stripe, To match with his coat of the self-same cheque; And at the scarf's end hung a pipe; And his fingers, they noticed, were ever straying As if impatient to be playing Upon this pipe, as low it dangled Over his vesture so old-fangled.) ``Yet,'' said he, ``poor piper as I am, ``In Tartary I freed the Cham, ``Last June, from his huge swarms of gnats; ``I eased in Asia the Nizam ``Of a monstrous brood of vampyre-bats: ``And as for what your brain bewilders, ``If I can rid your town of rats ``Will you give me a thousand guilders?'' ``One? fifty thousand!''---was the exclamation Of the astonished Mayor and Corporation. VII. Into the street the Piper stept, Smiling first a little smile, As if he knew what magic slept In his quiet pipe the while; Then, like a musical adept, To blow the pipe his lips he wrinkled, And green and blue his sharp eyes twinkled, Like a candle-flame where salt is sprinkled; And ere three shrill notes the pipe uttered, You heard as if an army muttered; And the muttering grew to a grumbling; And the grumbling grew to a mighty rumbling; And out of the houses the rats came tumbling. Great rats, small rats, lean rats, brawny rats, Brown rats, black rats, grey rats, tawny rats, Grave old plodders, gay young friskers, Fathers, mothers, uncles, cousins, Cocking tails and pricking whiskers, Families by tens and dozens, Brothers, sisters, husbands, wives--- Followed the Piper for their lives. From street to street he piped advancing, And step for step they followed dancing, Until they came to the river Weser, Wherein all plunged and perished! ---Save one who, stout as Julius Csar, Swam across and lived to carry (As he, the manuscript he cherished) To Rat-land home his commentary: Which was, ``At the first shrill notes of the pipe, ``I heard a sound as of scraping tripe, ``And putting apples, wondrous ripe, ``Into a cider-press's gripe: ``And a moving away of pickle-tub-boards, ``And a leaving ajar of conserve-cupboards, ``And a drawing the corks of train-oil-flasks, ``And a breaking the hoops of butter-casks: ``And it seemed as if a voice ``(Sweeter far than b harp or b psaltery ``Is breathed) called out, `Oh rats, rejoice! `` `The world is grown to one vast drysaltery! `` `So munch on, crunch on, take your nuncheon, `` `Breakfast, supper, dinner, luncheon!' ``And just as a bulky sugar-puncheon, ``All ready staved, like a great sun shone ``Glorious scarce an inch before me, ``Just as methought it said, `Come, bore me!' ``---I found the Weser rolling o'er me.'' VIII. You should have heard the Hamelin people ringing the bells till they rocked the steeple. ``Go,'' cried the Mayor, ``and get long poles, ``Poke out the nests and block up the holes! ``Consult with carpenters and builders, ``And leave in our town not even a trace ``Of the rats!''---when suddenly, up the face Of the Piper perked in the market-place, With a, ``First, if you please, my thousand guilders!'' IX. A thousand guilders! The Mayor looked blue; So did the Corporation too. For council dinners made rare havoc With Claret, Moselle, Vin-de-Grave, Hock; And half the money would replenish Their cellar's biggest butt with Rhenish. To pay this sum to a wandering fellow With a gipsy coat of red and yellow! ``Beside,'' quoth the Mayor with a knowing wink, ``Our business was done at the river's brink; ``We saw with our eyes the vermin sink, ``And what's dead can't come to life, I think. ``So, friend, we're not the folks to shrink ``From the duty of giving you something for drink, ``And a matter of money to put in your poke; ``But as for the guilders, what we spoke ``Of them, as you very well know, was in joke. ``Beside, our losses have made us thrifty. ``A thousand guilders! Come, take fifty!'' X. The Piper's face fell, and he cried ``No trifling! I can't wait, beside! ``I've promised to visit by dinnertime ``Bagdat, and accept the prime ``Of the Head-Cook's pottage, all he's rich in, ``For having left, in the Caliph's kitchen, ``Of a nest of scorpions no survivor: ``With him I proved no bargain-driver, ``With you, don't think I'll bate a stiver! ``And folks who put me in a passion ``May find me pipe after another fashion.'' XI. ``How?'' cried the Mayor, ``d'ye think I brook ``Being worse treated than a Cook? ``Insulted by a lazy ribald ``With idle pipe and vesture piebald? ``You threaten us, fellow? Do your worst, ``Blow your pipe there till you burst!'' XII. Once more he stept into the street And to his lips again Laid his long pipe of smooth straight cane; And ere he blew three notes (such sweet Soft notes as yet musician's cunning Never gave the enraptured air) There was a rustling that seemed like a bustling Of merry crowds justling at pitching and hustling, Small feet were pattering, wooden shoes clattering, Little hands clapping and little tongues chattering, And, like fowls in a farm-yard when barley is scattering, Out came the children running. All the little boys and girls, With rosy cheeks and flaxen curls, And sparkling eyes and teeth like pearls, Tripping and skipping, ran merrily after The wonderful music with shouting and laughter. XIII. The Mayor was dumb, and the Council stood As if they were changed into blocks of wood, Unable to move a step, or cry To the children merrily skipping by, ---Could only follow with the eye That joyous crowd at the Piper's back. But how the Mayor was on the rack, And the wretched Council's bosoms beat, As the Piper turned from the High Street To where the Weser rolled its waters Right in the way of their sons and daughters! However be turned from South to West, And to Koppelberg Hill his steps addressed, And after him the children pressed; Great was the joy in every breast. ``He never can cross that mighty top! ``He's forced to let the piping drop, ``And we shall see our children stop!'' When, lo, as they reached the mountain-side, A wondrous portal opened wide, As if a cavern was suddenly hollowed; And the Piper advanced and the children followed, And when all were in to the very last, The door in the mountain-side shut fast. Did I say, all? No! One was lame, And could not dance the whole of the way; And in after years, if you would blame His sadness, he was used to say,--- ``It's dull in our town since my playmates left! ``I can't forget that I'm bereft ``Of all the pleasant sights they see, ``Which the Piper also promised me. ``For he led us, he said, to a joyous land, ``Joining the town and just at hand, ``Where waters gushed and fruit-trees grew ``And flowers put forth a fairer hue, ``And everything was strange and new; ``The sparrows were brighter than peacocks here, ``And their dogs outran our fallow deer, ``And honey-bees had lost their stings, ``And horses were born with eagles' wings: ``And just as I became assured ``My lame foot would be speedily cured, ``The music stopped and I stood still, ``And found myself outside the hill, ``Left alone against my will, ``To go now limping as before, ``And never hear of that country more!'' XIV. Alas, alas for Hamelin! There came into many a burgher's pate A text which says that heaven's gate Opes to the rich at as easy rate As the needle's eye takes a camel in! The mayor sent East, West, North and South, To offer the Piper, by word of mouth, Wherever it was men's lot to find him, Silver and gold to his heart's content, If he'd only return the way he went, And bring the children behind him. But when they saw 'twas a lost endeavour, And Piper and dancers were gone for ever, They made a decree that lawyers never Should think their records dated duly If, after the day of the month and year, These words did not as well appear, ``And so long after what happened here ``On the Twenty-second of July, ``Thirteen hundred and seventy-six:'' And the better in memory to fix The place of the children's last retreat, They called it, the Pied Piper's Street--- Where any one playing on pipe or tabor Was sure for the future to lose his labour. Nor suffered they hostelry or tavern To shock with mirth a street so solemn; But opposite the place of the cavern They wrote the story on a column, And on the great church-window painted The same, to make the world acquainted How their children were stolen away, And there it stands to this very day. And I must not omit to say That in Transylvania there's a tribe Of alien people who ascribe The outlandish ways and dress On which their neighbours lay such stress, To their fathers and mothers having risen Out of some subterraneous prison Into which they were trepanned Long time ago in a mighty band Out of Hamelin town in Brunswick land, But how or why, they don't understand. XV. So, Willy, let me and you be wipers Of scores out with all men---especially pipers! And, whether they pipe us free frm rats or frm mice, If we've promised them aught, let us keep our promise!
8912
