Роберт Уильям Сервис (Robert William Service)
Старое кресло
Была у прадеда манера Гудеть от Труна и до Эра. И Бернс, брат, – та ещё холера! – Гудел с ним вместе. Пока в сознанье пребывали, Стишки нахально рифмовали, И выпивали, выпивали, – Всё честь по чести! «Вот кресло старое, вот пятна, Что Бернс оставил. Всё понятно?» – Твердил нам дед неоднократно И пел внучатам «Ту, что постлала мне постель», брат, Или читал, впадая в хмель, брат, Он стих про Вошь, что и досель, брат, Не напечатан. И я в то кресло по привычке Свои ребячьи ягодички Любил пристраивать. Странички Всё шелестели… Родным наречьем покорённый, Читал о Мыши разорённой, О Дьяволе. – В ночи бессонной Часы летели… Люблю я Стивенсона, Гарди И Киплинга, – и всё ж о Барде, Чей дар подобен был петарде, О землеробе, Воспитанный волшебным слогом, Я думаю в молчанье строгом: То грешник был, любимый Богом, – Великий Робби! © Перевод Евг. Фельдмана 3-4.11.2005 27.02.2015 (ред.) Все переводы Евгения Фельдмана
Текст оригинала на английском языке
The Old Armchair
In all the pubs from Troon to Ayr
Grandfather’s father would repair
With Bobby Burns, a drouthy pair,
The glass to clink;
And oftenwhiles, when not too “fou,”
They'd roar a bawdy stave or two,
From midnight muk to morning dew,
And drink and drink.
And Grandfather, with eye aglow
And proper pride, would often show
An old armchair where long ago
The Bard would sit;
Reciting there with pawky glee
“The Lass that Made the Bed for Me;”
Or whiles a rhyme about the flea
That ne’er was writ.
Then I would seek the Poet’s chair
And plant my kilted buttocks there,
And read with joy the Bard of Ayr
In my own tongue;
The Diel, the Daisy and the Louse
The Hare, the Haggis and the Mouse,
(What fornication and carouse!)
When I was young.
Though Kipling, Hardy, Stevenson
Have each my admiration won,
Today, my rhyme-race almost run,
My fancy turns
To him who did Pegasus prod
For me, Bard of my native sod,
The sinner best-loved of God –
Rare Robbie Burns.
Другие стихотворения поэта:
1546
