Томас Рэндольф (Thomas Randolph)
Ода, зовущая достойнейшего Энтони Стаффорда поторопиться в деревню
Скорей! В седло!
Мне город опостылел – и зело.
Уже с трудом
Терплю и шум, и гам – какой содом!
Сыскать себе покой
В горячке городской –
Ох, тяжело…
Скорей в село!
Прощайте, шут, крикун и свистопляс:
Вы скоро ввергнете страну
В гражданскую войну!
Блажен могущий жить подалее от вас.
В деревне – тишь.
А Лондону показываю шиш!
Мой труд и пот
Не ценит горожанин-идиот.
В деревню, Стаффорд мой,
В село! Спешим домой,
В простор лугов,
Под мирный кров.
Придет пора полезнейших бесед:
Коль жить, не ведая забот,
Неспешно речь течет,
И в каждом слове – мысль, а скверных мыслей нет.
Беспечно ведь
С ветвей и грядок мы получим снедь;
Понежим лень,
В стогу душистом коротая день
И томно глядя на девиц:
О, столь задорных лиц
Не встретишь здесь,
Где правит спесь.
Поцеловать крестьянку я не прочь
(Хоть может чем-нибудь огреть) –
И презираю впредь
Банкирскую жену, торгашескую дочь!
Не ставлю все ж
Любовные забавы ни во грош.
Влюбляться? Нет,
Своим досугом дорожит поэт!
Жениться? Нет, жена
Поэту не нужна:
Поэту брак –
Кромешный мрак.
Пусть выводок детей про старость лет
Бездарный порождает шут!
Наследники умрут –
А стихотворный мой бессмертен в мире след.
Но пóлно!.. В сад
Пойдем с тобой, плоды со всех подряд
Вкушать ветвей.
Засвищет нам волшебник соловей,
И приклонить главу
Приляжем на траву.
О, тишь да гладь –
И благодать!
А Филомеле вторит хор пичуг –
Зарянка, зяблик, певчий дрозд…
О! Радостен и прост,
Уютен сельский быт, и мир царит округ.
На зайцев, лис
Охотиться бы мы с тобой взялись;
И гончих псов
Пустили рыскать в глубине лесов…
Да впрочем, нет, едва ль:
Зверье поэту жаль;
Пускай живет
Лесной народ!
Глаголет Муза: ты – Природы царь,
А не безжалостный дикарь,
В котором пышет ярь!
Негоже без нужды губить живую тварь.
Немало чар
Осушим: нам любезен Вакхов дар.
Давай вдвоем
Во здравье Беркли кубок разопьем!
И, пьяный, буду рад
Фригийский страстный лад
На флейте взять.
Но вскоре – глядь –
Покажется постылым дикий звук.
И, постепенно присмирев,
Дорический напев
Я заведу… Скорей в деревню, добрый друг!
© Перевод Сергея Александровского (2007)
Сергей Александровский - русский поэт и переводчик.
Примечания.
Энтони Стаффорд был писателем и богословом. По-видимому, он приходился дядей Вильяму Стаффорду, чьих детей Рэндольф учил на дому.
Беркли: Джордж, восьмой барон. Стаффорд посвятил ему одну из своих книг. (Из примеч. к англ. изд.).
Ода,
в которой Автор
призывает мастера Энтони Стаффорда
скорее приехать в деревню
Cкорей в карету!
Ждать долее – терпенья больше нету.
О, шум столицы!
Отрадно от него в деревне скрыться.
Пусть тамошний уклад
Издревле простоват,
Он сед, но он не сер,
Он ярче не в пример,
Чем фатовство в его наряде алом.
Прощайте, городские болтуны!
(Вы не устали от войны?).
Глупеет мир, увы, – но стал я умным малым.
Уж я, как прежде,
За похвалой не побегу к невежде.
Дам нынче тягу
Из мест, где парня учат на сутягу.
Но чем, хотел бы знать,
Мы сможем день занять?
А вечера вдвоём, –
Чем с вами их займём
Мы, жить по-деревенски приналадясь?
Там радость нестеснённа, – благодать!
(И пальца там не потерять!).
Там в каждом слове – мысль, а в мысли – истин кладезь.
Там – море вишни
И земляники. (Все слова – излишни!).
И расторопно
Там девушки на поле ставят копны.
Красивей их загар
Галантерейных чар
Гайдпарковских особ
Первостатейных проб.
(Уж я-то знаю, – опыт через край, да! –
Их, благородных леди с Ломбард-Стрит, –
Им сплетня язычок острит! –
Я лучше знаю их, чем ювелир с Чипсайда!).
Пускай судачат
И красятся, – мне ничего не значит.
Себя порушу,
Отдай я им свою судьбу и душу.
Супруг в семействе Муз,
Мой друг, иной союз
Никак не мыслю я.
Они – моя семья!
Я брак так называемый блестящий
Составить не хочу, – а между тем,
Оставив людям том поэм,
Я памятник себе поставлю настоящий.
Насытясь славой,
К Помоне обратимся. – Боже правый!
От винограда
До тернослива, – сплошь одна отрада!
Потом поищем тень,
Чтоб слушать целый день
Напевы соловья.
Он творческое я
В сопровождении лесной капеллы
Нам явит, милый сэр. Что для других
Мечта, – то явь для нас двоих.
Вперёд! – Удачей мы воспользуемся смело!
Придёт охота, –
Пожалте, соколиная охота!
На зайца, лиса, –
Пиль! – Весело собаки понеслися!
Но пусть стрелой летят,
Куда они хотят.
Свободных сил игра
Да здравствует, – ура!
И разве не таков характер Музы,
Что ищет вдохновение в лесах,
В полях, лугах и в небесах,
Но всюду и везде терпеть не может узы?
Потом за здравье
Мы тост провозгласим во благонравье,
Чтоб не померкли
Плеяды над бароном Джорджем Беркли.
Я на фригийский лад
Начну свирелить. Ад
Почует всяк в мозгу
«Довольно! Не могу!» –
Он молвит с раздражением и гневом,
И мозг я окультуривать начну,
Когда в него на глубину
Торжественно войду с дорическим напевом.
© Перевод Евг. Фельдмана
19-21.01.2007
Все переводы Евгения Фельдмана
Оригинал или первоисточник на английском языке
An Ode to Master Anthony Stafford, to Hasten Him into the Country
Come, spur away! I have no patience for a longer stay; But must go down, And leave the chargeable noise of this great town. I will the country see, Where old simplicity, Though hid in gray, Doth look more gay Than foppery in plush and scarlet clad. Farewell, you city-wits that are Almost at civil war; ’Tis time that I grow wise, when all the world grows mad. More of my days I will not spend to gain an idiot’s praise; Or to make sport For some slight puny of the Inns of Court. Then, worthy Stafford, say, How shall we spend the day? With what delights Shorten the nights? When from this tumult we are got secure, Where mirth with all her freedom goes, Yet shall no finger lose; Where every word is thought, and every thought is pure. There from the tree We’ll cherries pluck; and pick the strawberry; And every day Go see the wholesome country girls make hay, Whose brown hath lovelier grace Than any painted face That I do know Hyde Park can show. Where I had rather gain a kiss, than meet (Though some of them in greater state Might court my love with plate) The beauties of the Cheap, and wives of Lombard Street. But think upon Some other pleasures; these to me are none. Why do I prate Of women, that are things against my fate? I never mean to wed, That torture to my bed: My Muse is she My Love shall be. Let clowns get wealth, and heirs; when I am gone, And the great bugbear, grisly Death, Shall take this idle breath, If I a poem leave, that poem is my son. Of this, no more; We’ll rather taste the bright Pomona’s store. No fruit shall ’scape Our palates, from the damson to the grape. Then, full, we’ll seek a shade, And hear what music’s made: How Philomel Her tale doth tell; And how the other birds do fill the quire; The thrush and blackbird lend their throats, Warbling melodious notes; We will all sports enjoy, which others but desire. Ours is the sky, Where at what fowl we please our hawk shall fly; Nor will we spare To hunt the crafty fox, or timorous hare; But let our hounds run loose In any ground they’ll choose; The buck shall fall, The stag, and all. Our pleasures must from their own warrants be, For to my Muse, if not to me, I’m sure all game is free; Heaven, earth, are all but parts of her great royalty. And when we mean To taste of Bacchus’ blessings now and then, And drink by stealth A cup or two to noble Berkeley’s health: I’ll take my pipe and try The Phrygian melody, Which he that hears, Lets through his ears A madness to distemper all the brain. Then I another pipe will take And Doric music make, To civilize with graver notes our wits again.
1860
