Твердокожесть
I Блажен, кто может кровь остановить, Когда его замыслят убивать. Над ним смешная жалость не скулит. Его стальные ноги не болят, Когда идут по трупам на дороге. Пусть погибают на передовой: Они – бойцы, а не цветы в горшочке Плаксивой дурочки передовой. Они – затычки в бреши на высотах, Они должны сражаться за убитых. Кого волнует предстоящий бой? II Иной себя и слышать перестал, И окружил себя собой, как крепость. Быстрее всех находит выход тупость, Когда грозит и вправду артобстрел. О, арифметика могильных плит! Ты проще, чем подсчет его зарплат. Чек за побоище он не хранит. III Блажен, кто не раздумывал ни часа! Ему и так волочь боеприпасы. Зачем душою ранец загружать? То, что болит, зачем с собой тащить? Он видел свет – Его багровый цвет, И с той поры ему не страшен вид Пролитой крови, он не знает боли, Ему страданья сердце поотбили, На совести и чести оттоптались; В горниле битвы чувства закалились, И, тверже став, чем олово и медь, Над умирающим он может похохмить. IV Блажен солдат – затем, что дома он, Когда идет в атаку батальон, И слышится над полем крик и стон. Блажен юнец, не знавший про муштру, Похожи дни его на мишуру, На марше он мурлыкает муру, Пока идет во мгле за взводом взвод, Тяжелый завершая переход От света к тьме – с восхода на заход. V Мы видим, кто бесчестит нас, пороча, Кто по душе размазывает кровь, Чтоб мы взглянули на себя иначе, Всё взглядом чужеватым искривив: Живой боец не слишком что-то жизнен, Ну а мертвец не слишком что-то смертен; Ни весел, ни печален, ни горазд, Не туповат, но не хватает звезд; Не может объяснить, порог каков Меж хладнокровием его и стариков. VI Будь проклят тот, кто, одурев от канонад, Вдруг захотел стать твердым, как гранит; Ничтожен и никчемен, но, видать, С той простотой, что не проста отнюдь; Кто выбор сделал, неприступным став, Отринув милость, горе попустив Под несчастливою звездою мира, Ничуточки не сострадая тем, Кто покидает этот берег моря И плачет, уходя за окоем. Перевод Евгения Лукина
Оригинал или первоисточник на английском языке
Insensibility
I Happy are men who yet before they are killed Can let their veins run cold. Whom no compassion fleers Or makes their feet Sore on the alleys cobbled with their brothers. The front line withers, But they are troops who fade, not flowers For poets' tearful fooling: Men, gaps for filling Losses who might have fought Longer; but no one bothers. II And some cease feeling Even themselves or for themselves. Dullness best solves The tease and doubt of shelling, And Chance's strange arithmetic Comes simpler than the reckoning of their shilling. They keep no check on Armies' decimation. III Happy are these who lose imagination: They have enough to carry with ammunition. Their spirit drags no pack. Their old wounds save with cold can not more ache. Having seen all things red, Their eyes are rid Of the hurt of the colour of blood for ever. And terror's first constriction over, Their hearts remain small drawn. Their senses in some scorching cautery of battle Now long since ironed, Can laugh among the dying, unconcerned. IV Happy the soldier home, with not a notion How somewhere, every dawn, some men attack, And many sighs are drained. Happy the lad whose mind was never trained: His days are worth forgetting more than not. He sings along the march Which we march taciturn, because of dusk, The long, forlorn, relentless trend From larger day to huger night. V We wise, who with a thought besmirch Blood over all our soul, How should we see our task But through his blunt and lashless eyes? Alive, he is not vital overmuch; Dying, not mortal overmuch; Nor sad, nor proud, Nor curious at all. He cannot tell Old men's placidity from his. VI But cursed are dullards whom no cannon stuns, That they should be as stones. Wretched are they, and mean With paucity that never was simplicity. By choice they made themselves immune To pity and whatever mourns in man Before the last sea and the hapless stars; Whatever mourns when many leave these shores; Whatever shares The eternal reciprocity of tears.
1789
