Уильям Вордсворт (William Wordsworth)
Скала Джоанны
Два года ранней юности своей Ты подарила дымным городам И с тихим прилежаньем научилась Ценить лишь те живые Существа, Какие жизнь проводят у камина; И потому-то сердцем не спешишь Ответить на расположенье тех, Кто с умилением глядит на горы И дружит с рощами и ручейками. Ты нас покинула, и все же мы, Живущие в укромной простоте Среди лесов и нив, не разлюбили Тебя, Джоанна! Я бы поручился, Что после долгих месяцев разлуки Ты с радостью бы услыхала некий Обычный наш пустячный разговор И подивилась верным чувствам тех, С кем ты бывала счастлива когда-то. Тому дней десять - я сидел в тиши Под соснами, сомкнувшимися гордо Над старой колокольней, и Викарий Оставил мрачное свое жилище И, поздоровавшись со мной, спросил: "Что слышно про строптивую Джоанну? Не собирается ль она вернуться?" Порассудив о сельских новостях, Он принялся выпытывать, зачем Я возрождаю идолопоклонство, И, как Друид, руническим письмом Я высек чье-то имя на отвесной Скале над Ротой, у опушки леса. Я ощущал в душе невозмутимость, Какая возникает на границе Меж старою любовью и досадой, И не старался избежать дознанья; И вот что я сказал ему: - Однажды С Джоанной мы гуляли на заре В то восхитительное время года, Когда повсюду верба расцветает И золотыми жилами струится В зеленых перелесках по холмам. Тропинка привела на берег Роты К крутой скале, глядящей на восток; И там пред величавою преградой Я замер - я стоял и созерцал Скалу от основанья до вершины: На необъятной плоскости сплетались Кусты, деревья, камни и цветы; Прелестная игра нежнейших красок, Объединенных властной красотой, Одним усильем восхищала сердце. Так я стоял минуты две - и вдруг Лукавая Джоанна мой восторг Заметила и громко рассмеялась. Скала как бы воспрянула от сна И, вторя Деве, тоже рассмеялась; Им отвечала древняя Старуха, Сидящая на гулком Хэммарскаре; И Хелмкрег, и высокий Силвер-Хау Послали вдаль раскаты смеха; к югу Его услышал Ферфилд, а за ним Откликнулся громами дальний Лохригг; Хелвеллин к ясным небесам вознес Веселье гордой Девы; старый Скиддо Задул в свою трубу; сквозь облачка Донесся снежный голос Гларамары; И Керкстон возвратил его к земле. Наш добрый друг Викарий мне внимал С растерянной улыбкой изумленья, И мне пришлось сказать, что я не знаю, На самом деле братство древних гор Откликнулось на смех иль, может быть, Я грезил наяву и был мой слух Обманут потаенными мечтами. Но только я уверен, что вдали Мы слышали раскатистое эхо, И милая Джоанна вдруг прильнула Ко мне, как будто требуя защиты. А восемнадцать месяцев спустя, Уже один, прохладным ясным утром Я оказался около скалы И в память о давнишнем верном чувстве Я высек на живом ее граните Руническими буквами: ДЖОАННА И я, и те, кто близок мне, зовем Прекрасную скалу Скалой Джоанны. Перевод А. Сергеева
Оригинал или первоисточник на английском языке
To Joanna
Amid the smoke of cities did you pass The time of early youth; and there you learned, From years of quiet industry, to love The living Beings by your own fireside, With such a strong devotion, that your heart Is slow to meet the sympathies of them Who look upon the hills with tenderness, And make dear friendships with the streams and groves. Yet we, who are transgressors in this kind, Dwelling retired in our simplicity Among the woods and fields, we love you well, Joanna! and I guess, since you have been So distant from us now for two long years, That you will gladly listen to discourse, However trivial, if you thence be taught That they, with whom you once were happy, talk Familiarly of you and of old times. While I was seated, now some ten days past, Beneath those lofty firs, that overtop Their ancient neighbour, the old steeple-tower, The Vicar from his gloomy house hard by Came forth to greet me; and when he had asked, "How fares Joanna, that wild-hearted Maid! And when will she return to us?" he paused; And, after short exchange of village news, He with grave looks demanded, for what cause, Reviving obsolete idolatry, I, like a Runic Priest, in characters Of formidable size had chiselled out Some uncouth name upon the native rock, Above the Rotha, by the forest-side. - Now, by those dear immunities of heart Engendered between malice and true love, I was not loth to be so catechised, And this was my reply: - "As it befell, One summer morning we had walked abroad At break of day, Joanna and myself. - Twas that delightful season when the broom, Full-flowered, and visible on every steep, Along the copses runs in veins of gold. Our pathway led us on to Rotha's banks; And when we came in front of that tall rock That eastward looks, I there stopped short - and stood Tracing the lofty barrier with my eye From base to summit; such delight I found To note in shrub and tree, in stone and flower That intermixture of delicious hues, Along so vast a surface, all at once, In one impression, by connecting force Of their own beauty, imaged in the heart. - When I had gazed perhaps two minutes' space, Joanna, looking in my eyes, beheld That ravishment of mine, and laughed aloud. The Rock, like something starting from a sleep, Took up the Lady's voice, and laughed again; That ancient Woman seated on Helm-crag Was ready with her cavern; Hammar-scar, And the tall Steep of Silver-how, sent forth A noise of laughter; southern Loughrigg heard, And Fairfield answered with a mountain tone; Helvellyn far into the clear blue sky Carried the Lady's voice, - old Skiddaw blew His speaking-trumpet; - back out of the clouds Of Glaramara southward came the voice; And Kirkstone tossed it from his misty head. - Now whether (said I to our cordial Friend, Who in the hey-day of astonishment Smiled in my face) this were in simple truth A work accomplished by the brotherhood Of ancient mountains, or my ear was touched With dreams and visionary impulses To me alone imparted, sure I am That there was a loud uproar in the hills. And, while we both were listening, to my side The fair Joanna drew, as if she wished To shelter from some object of her fear. - And hence, long afterwards, when eighteen moons Were wasted, as I chanced to walk alone Beneath this rock, at sunrise, on a calm And silent morning, I sat down, and there, In memory of affections old and true, I chiselled out in those rude characters Joanna's name deep in the living stone: - And I, and all who dwell by my fireside. Have called the lovely rock, Joanna's Rock."
2234
