Эдвин Арлингтон Робинсон (Edwin Arlington Robinson)
Вечеринка мистера Флада
Однажды ночью старый Эбен Флад Пошел один пройтись путем знакомым На холм, вздымавший свой кремнистый скат Над городом и тем, что звал он домом. Под полною луною на холме Он на пустынную дорогу вышел И вслух сказал, — ведь город спал во тьме И в Тилбери его никто не слышал: «Ну, мистер Флад, к концу подходит год, Луна сентябрьская над урожаем, И птицы собираются в отлет. Счастливого пути им пожелаем. За птиц мы выпьем». И, подняв кувшин, Что долго нес, чтоб осушить глотками, Ответил хрипло: «Что ж, глоток один Я, мистер Флад, охотно выпью с вами». Так, видя только мертвых вкруг себя, В броне надежд разбитых он в тумане Стоял, как призрачный Роланд, трубя В беззвучный рог своих воспоминаний. И чудился ему ответный зов Из города внизу, с пустынных улиц, Приветствия умолкших голосов, Как будто старые друзья вернулись. И как заснувшего ребенка мать В постельку, так кувшин на полог млечный Он опустил, — нельзя ведь забывать, Что вещи хрупки и недолговечны. Удостоверившись, что на земле Кувшин стоит надежней многих жизней, И руку протянувши в лунной мгле, Сказал он громко, словно с укоризной: «Да, мистер Флад, Давненько мы вдвоем Не пили вместе. Кончилась разлука. Добро пожаловать в родной свой дом! Теперь давайте выпьем друг за друга!» И снова, будто чокаясь, к луне Кувшин с земли поднял рукой усталой И сам себе ответил в тишине: «Ну что ж, еще раз выпью я, пожалуй! Но больше не просите, мистер Флад, — Ведь так давно... Довольно, сэр, довольно». Да, прошлого нельзя вернуть назад, И Эбен согласился с ним невольно. И вдруг запел средь лунной тишины. Огромный диск в воде дробился, светел; Внимали пенью только две луны, И сумрак эхом от холмов ответил: «Ведь так давно...» Но с песенкой простой Не справился, и вдруг пресекся голос, И он, подняв к луне кувшин пустой, Замолк, и песня эхом раскололась. Один с луной над городом глухим, Где заперты чужими на засовы Те двери, что всегда открыть пред ним Друзья и в полночь были бы готовы. Перевод Михаила Зенкевича
Оригинал или первоисточник на английском языке
Mr. Flood’s Party
Old Eben Flood, climbing alone one night Over the hill between the town below And the forsaken upland hermitage That held as much as he should ever know On earth again of home, paused warily. The road was his with not a native near; And Eben, having leisure, said aloud, For no man else in Tilbury Town to hear: "Well, Mr. Flood, we have the harvest moon Again, and we may not have many more; The bird is on the wing, the poet says, And you and I have said it here before. Drink to the bird." He raised up to the light The jug that he had gone so far to fill, And answered huskily: "Well, Mr. Flood, Since you propose it, I believe I will." Alone, as if enduring to the end A valiant armor of scarred hopes outworn, He stood there in the middle of the road Like Roland's ghost winding a silent horn. Below him, in the town among the trees, Where friends of other days had honored him, A phantom salutation of the dead Rang thinly till old Eben's eyes were dim. Then, as a mother lays her sleeping child Down tenderly, fearing it may awake, He set the jug down slowly at his feet With trembling care, knowing that most things break; And only when assured that on firm earth It stood, as the uncertain lives of men Assuredly did not, he paced away, And with his hand extended paused again: "Well, Mr. Flood, we have not met like this In a long time; and many a change has come To both of us, I fear, since last it was We had a drop together. Welcome home!" Convivially returning with himself, Again he raised the jug up to the light; And with an acquiescent quaver said: "Well, Mr. Flood, if you insist, I might. "Only a very little, Mr. Flood— For auld lang syne. No more, sir; that will do." So, for the time, apparently it did, And Eben evidently thought so too; For soon amid the silver loneliness Of night he lifted up his voice and sang, Secure, with only two moons listening, Until the whole harmonious landscape rang— "For auld lang syne." The weary throat gave out, The last word wavered; and the song being done, He raised again the jug regretfully And shook his head, and was again alone. There was not much that was ahead of him, And there was nothing in the town below— Where strangers would have shut the many doors That many friends had opened long ago.
1598
