Светлана Медофф – Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили

Светлана Медофф – Никита Кожемяка и Змей Горыныч Русь делили

Расскажу тебе, дружочек,
Историческую сказку:
Отчего на Приднепровье
Столько Змиевых валов,
Как смышленая дворняжка
Помогла спастись хозяйке,
Как обычный русский парень
Чудо-юдо поборол.

Жил да был на белом свете
Трехголовый Змей Горыныч.
Так прозвали его люди,
Потому что был он с гор.
Ну а может, потому что
Был он, как гора, огромный:
Солнце закрывал собою,
Как траву, топтал сыр-бор.

Или потому что пламя
Изрыгал — и все горело.
А еще красавиц русских
На съеденье умыкал.
Слово есть гарын, что значит
В тюркских языках «желудок».
Ненасытную утробу —
Вот Горыныч что являл!

Как звала его мамаша,
Достоверно неизвестно.
Только знали, что на запад
Улетал он в свой погост.
Там драконье поселенье…
А погиб Горыныч в море:
Тендра — так зовется остров,
Говорят, драконий хвост.

Но давай всё по порядку.
Есть истории начало,
Как повадился Горыныч
Русь святую разорять.
Мужики пытались драться,
Но лишь поломали вилы.
Даже топоры и копья
Не могли его пронять.

Ведь покрыта была шкура
Чешуёй, будто чугунной,
Веки, как стальные ставни,
Надвигались на глаза.
Для него стрела — комарик,
Факел для него как спичка,
А копье иль меч буланый
Как пчела или оса!

С теми, кто отпор давали,
Змей жестоко расправлялся:
Разносил деревни в щепки,
Поедал людей и скот,
Ну а если выходили
На него дружиной ратной,
Жёг огнем, давил ногами,
В общем, зверь был ещё тот!

А иначе он не может —
В их семействе все такие.
В генах хищная природа —
Догонять и убивать.
Но не так все примитивно…
Как-то утром Змей подумал:
«Когда все тебя боятся,
Начинаешь уставать.

Постоянные погони,
Крики, слезы и проклятья
Как мне это надоело!
Может, старым становлюсь?
Или я заболеваю?
Хочется уже почёта
Или даже поклоненья.
Будет скучно — ну и пусть!»

Так все чаще Змей Горыныч
Думал, глядя с гор на землю,
Где он ненависть посеял,
Вырастил ужасный страх.
И какой-то хитрый дядька —
Таковой всегда найдется —
Эту струночку нащупал
В его крошечных мозгах.

Выступил он с дерзкой речью
На собрании народном.
Молвил: «Рано или поздно
Вор проклятый к нам придёт.
Надо с ним договориться,
Лучше сразу откупиться —
Хай берет, что пожелает,
Он же всё не унесет!

Пусть он русского не знает,
Ему жестами покажем,
Чай, сообразит, тварюка…
Ну а чем не шутит черт?
Люди дядьку поддержали
И, хоть каждый сомневался,
Большинством постановили:
Попытаемся, а чё!

Так и сделали. Как только
Змей над лесом показался,
Приготовили припасы,
Расстарались ублажить:
С каждого двора собрали
Коз, овец и уток жирных,
Поросят, бычков молочных
И мёд-пиво, чтобы пить.

Змей глядит — глазам не верит:
Где мечи, где копья, сети?
Где рогатины хотя бы?
С кем вести неравный бой?
Вместо мужиков отважных
И богатырей ретивых
Вышли к нему делегаты —
Старцы с белой бородой.

Красны девицы в монистах
Поднесли на блюде чарку
И на вышитой ширинке
С солью белый каравай.
Сделав круг, Горыныч мягко
Приземлился на лужайке,
Из-за спин, видать, пинками
Выскочил тот краснобай,

Пал пред Змеем на колени,
Раз пятнадцать поклонился
И давай махать руками,
Помогая головой:
Мы от чистого, мол, сердца,
Ты с дороги, мол, голодный,
Кушай наши подношенья,
Что не съешь, дадим с собой.

Эти жесты доброй воли
Змей Горыныч сразу понял,
Но от новых ощущений
Растерялся, ей же ей.
Может, люди тянут время?
На подмогу князь шлет войско
Или отозвал с дозора
Трёх своих богатырей?

Но решив, пока всё тихо,
Перед битвой подкрепиться,
Принялся за угощенье,
Кости, словно лёд, дробя.
Слопал все единым махом,
Долго ли тремя-то ртами!
Чарку осушил и бочки,
Будто кинул за себя.

Даже каравай на коготь
Наколол и съел с солонкой,
А потом на чистом русском
Рот центральный говорит:
«Ну и где ж это дружина?
После сытного обеда
Можно и покуролесить.
Ваш медок зело бодрит!»

Да как пукнет, словно пушка!
Девки с визгом убежали,
Старики носы зажали,
Аспид, как табун, заржал.
Дядька же переговорщик,
Кланяться не прекращая,
Потом хладным истекая,
Змею план свой проорал.

Ёлкой в зубе ковыряясь,
Пораскинул тот мозгами,
Головы переглянулись,
Молвит средняя опять:
«На мир-дружбу я согласен,
Но условие такое:
Не хочу я по подвалам
Красных девушек искать.

Сами вы определите
Лучшую из всех красивых —
И тогда село не трону,
Заберу и улечу.
Думайте до завтра. Ужин
Здесь я подожду. И кстати,
Хай блинов нажарят бабы —
Страшно сладкого хочу!

Всё, пока, спокойной ночи
Не желаю, до свиданья», —
И бесстыжий рептилоид
В унисон захохотал.
Когда люди всё узнали,
Дядьку сгоряча побили.
Сколько он зубов, волосьев,
Родственников потерял!

Эт потом уже признали
Его скромные заслуги.
И хотя он после бойни
Шепелявил и оглох,
Выбрали жрецом почётным.
Он потом учил убогих —
Для глухих язык по ходу
Этот дядька изобрел.

В тот же судьбоносный вечер
Долго люди на майдане
Спорили, ругались, дрались
И катались по земле.
Всё ж решили малой кровью
Обойтись и жить спокойно,
Потому что девок страшных
Было больше на селе.

Весть об этом договоре
С трёхголовым душегубом
Облетела всю округу
И приверженцев нашла.
Лишь завидят Змея с вежи,
Соберут ему гостинцы,
Красну девицу поставят —
И деревня спасена.

Постепенно все привыкли,
Даже слух прошел, что девок
Вовсе он не поедает,
А совсем наоборот.
Дескать, у драконов этих
Многожёнство — это норма,
Чтобы не было им скучно,
Нужен женооборот.

И вдобавок проходимцы,
То есть странники, калики —
Им народ обычно верит,
Хоть они обычно врут —
Говорили, что Горыныч
Знатен и богат, как кесарь,
У него огромный замок,
И все девки в нем живут.

Там вообще культура толще,
Мы тут лаптем щи хлебаем,
А у них стекло и вилки,
Бабы носят кружева,
По нужде на двор не ходят,
А в горшки — ночные вазы,
Ну и что, что на чужбине,
Зато в шёлковых чулках.

Слухи обрастали гуще:
Змей владеет языками,
Может, он большой ученый,
Филантроп и патриот.
Там с красавицами туго —
Бабы лошадей не краше.
Вот он русских и таскает —
Улучшает генофонд.

Время шло, и Змей занёсся,
Стал нахальным и спесивым,
Перестал, как сумасшедший,
Свое брюхо набивать.
Пожелал: «Во время пира
Музыканты пусть играют,
А красавицы танцуют —
Сам хочу я выбирать».

Ляжет, гад, аки патриций,
Уплетает, запивает,
Из отверстий дым пускает
В виде стрелок и сердец.
Девы водят хороводы,
Как на ярмарку, одеты,
Круто спинки выгибают
И мечтают про дворец.

Были, правда, и такие,
Кто ни в жисть не соглашались,
С домочадцами бежали
На восток, на север, юг.
Так страна и расширялась
За счет этих непокорных,
Не проникшихся наивно
Ни одной из заманух.

Слух до Киева добрался.
Князь подумал: «Хлеба, зрелищ —
Все не ново, но полезно:
Змей у нас теперь партнер.
Пусть подавится, вражина!
Жаль, не я это придумал,
Эх, того бы миротворца
В подземелье… Впрочем, вздор.

Посадить всегда успеем».
И отдал приказ, чтоб Змею
Больше не чинить препятствий,
Дядьку гривной наградить.
Сообщить переселенцам
На окраины: полгода
На период обустройства
Могут подать не платить.

Вскоре князю доложили:
«В государстве все спокойно,
Люд в тебе души не чает,
Начал вещим называть,
Кое-где — великим, мудрым,
Где-то — добрым, справедливым,
Ну а кто ещё не чает,
Мы найдем, как подсказать.

Дядьке гривну золотую
Лично сам тиун навесил.
Предоставлены Змеюке
Горизонт и коридор.
Кстати, он неподалёку
От столицы приземлился.
Ждет гостинцев, скоморохов
И красавиц на подбор».

Князь не ждал такой засады,
Даже ножкой грозно топнул,
Но, остыв, велел отправить
Всё Горынычу сполна.
И опять какой-то дядька —
Таковой всегда найдётся —
Воду стал мутить в народе:
Всех красивей-то княжна!

И уже бушует вече,
Справедливости желая,
Змей психует, в нетерпенье
Шеями заплёлся в жгут,
Князь в сердцах гонцов отправил,
Хоть бояре были против,
За дружиной на границу,
А калики тут как тут!

И давай давить на князя
Историческим примером:
В Греции так тоже было,
Ничего, мол, обошлось.
Должен был царь Агамемнон
Дочь пожертвовать родную,
На алтарь под нож отправить,
Чтоб унять богини злость.

В горло бедного папаши
Тоже вся страна вцепилась:
Дескать, ветер не подует —
В Трою флот не поплывёт.
Хорошо, что Артемида
Заменила деву ланью —
Ифигения в Тавриде
Припеваючи живет.

Князь каликам перехожим
Повелел катиться в баню,
Знать, запачкаться боялся,
Да и дух от них вонюч.
Сам на женской половине
Отыскал жену в светёлке,
Где она с утра рыдала,
И закрыл её на ключ.

Дочь позвал и со слезами,
Горестно в рукав сморкаясь,
Про Горыныча, про вече
И про Трою изложил.
Но княжна от хоровода
В виде конкурса, кто краше,
Горделиво отказалась:
«Коли Киев так решил,

Коль судьба моя такая —
Защитить любимый город
От пожара и разора,
Я смиренно покорюсь.
Если умереть придется,
Как сестрицам из народа,
Долю горькую — любую —
С ними честно разделю».

Собралась без канители,
Не взяла и зубной щётки,
А тем более уборов,
Украшений и вещей,
Все твердит: «Не провожайте!»
Князь лишь крикнул на прощанье:
«Продержись хотя б до завтра,
Войско скачет с рубежей!»

И пошла, аки на плаху,
Держа шею величаво,
Мамки-няньки в окнах машут,
Но она глядит вперёд.
А дворовая собачка —
С ней княжна всегда играла —
Незаметно увязалась
Вплоть до самых до ворот.

А обоз с дарами раньше
Для Горыныча собрали
И отправили, чтоб ирод
На часок-другой присел,
Перестал уже метаться,
Лес берёзовый корежить
И вытаптывать угодья,
Взборонённые под сев.

Закусив, а также выпив,
Подобрело чудо-юдо,
Вместе с тем и разрезвилось,
Захотело куражу.
«Где, — кричит, — ваши девчата,
Лучшие на целом свете?
Если их сейчас не будет,
Я вам всем тут покажу!»

Прибежали скоморохи,
Задудели и запели,
Заплясали, засвистали,
Заходили кувырком.
Как дитя, Змей веселился,
Расхрабрившись, музыканты
Врезали ему частушки
Про него же самого:

«Мы со Змеем выпивали,
Как же плохо мне с утра!
Ох, головушка хворает,
Хорошо — она одна!

Эк Горыныча стошнило —
Вышел Днепр из берегов!
Видно, Змеюшка сердечный
Отравился тиуном».

Осознав намек не сразу,
Поначалу хохотавший,
Змей спалил певцов беспечных
И взревел одним из ртов:
«Хватит головы морочить!
Где, я спрашиваю, девки?
Если тотчас их не будет,
Покажу ещё не то!»

Подойдя, княжна сначала
Потеряла силу духа —
На её глазах Горыныч
Превратил героев в прах —
В то же время разозлилась:
«Ишь, что изверг вытворяет!»
Жучка же, дрожа от страха,
Спряталась стремглав в кустах.

Змей, красавицу увидев,
Тоже потерял дар речи,
Только он — от восхищенья,
А она ему кричит:
«Что ты тут еще покажешь?
Убиваешь безоружных,
Что в лицо беде смеялись?
Этим нас не удивить!»

Шевельнул злодей крылами:
«Удивиться хочешь, крошка?
Ну, гляди!» — и звероящер
Поднялся во весь свой рост.
Лес стоячий — и то ниже,
Голова затмила солнце,
Крылья облака закрыли,
Запрудил речушку хвост.

Дева густо покраснела,
Но решила не сдаваться,
И, махнув косой, сказала,
Руки в боки уперев:
«Так стоять на задних лапках
Может и моя собачка!»
«Ой-ой-ой, — загоготал он, —
Докажи, иначе съем!»

И зубами дружно щёлкнул.
А вообще на самом деле
Есть её не собирался
Ни за что и никогда,
Потому что с ним впервые
Что-то странное случилось:
Будто птички щебетали
Слева в зоне живота.

Жучка этого не знала,
Но метнулась с громким лаем,
Чтоб спасти свою хозяйку,
Стала перед ней служить.
Вскрикнула княжна, присела,
В носик Жучку целовала,
Даже малость прослезилась,
Что она спасла ей жизнь.

Змей совсем не умилился,
Жучку взревновал и съел бы,
Если б та не заскочила
Мигом на руки к княжне.
Он вздохнул и покорился,
Раз у них любовь такая,
Хотя, честно, предпочел бы
Быть с княжной наедине.

Так негаданно-нежданно
Змей Горыныч изменился:
Раньше он эту дворняжку
На шнурки бы покромсал.
А теперь размяк, как тесто,
Раскатай, лепи, что хочешь!
В общем, головы вскружила
Ему девица-краса.

Что б она ни пожелала,
Ему выполнить хотелось.
Что собачка — скоморохов
Из углей бы он сложил,
Полетел бы на край света
За безделицей заморской,
Захоти она — вдогонку
За кометой в небо взмыл!

Всё это княжна мгновенно
Поняла чутьем девичьим.
«Эк животное влюбилось! —
Усмехнулась про себя. —
Значит, можно не бояться».
И решила, что записку
Передаст с собачкой в Киев,
Чтоб утешилась родня.

Так она и поступила.
Когда Змей уснул покрепче,
Ленту из косы достала,
Написала угольком,
Дескать, я жива, здорова,
Весточку пришлите так же.
Жучке шею обмотала,
Завязала узелком

И «Домой!» ей приказала.
Пёсю ждали приключенья:
Ночью ворота закрыты,
Но нашла собачка лаз,
К князю тоже не пускала
Бестолковая прислуга,
И тогда она к княгине
Рано утром пробралась.

Только ленточку завидя,
Та, конечно, догадалась.
Терем загудел, как улей.
Князь велел собрать совет.
Жучку так наугощали,
Что аж лапы подгибались,
Вот она и прикорнула —
Всё равно ведь ждать ответ.

На совете князь, бояре
Думу думали, рядили,
На два лагеря разбились:
Кто за мир, кто за войну.
Партия войны стояла,
Чтоб с Горынычем сразиться,
От поборов люд избавить
И освободить княжну.

Их противники хотели
Всё как есть оставить, ибо
Супостата даже войском
Всё равно не победить.
Слухи верные доносят:
Он великий чародейник —
Две главы вмиг вырастают,
Ежели одну срубить.

Наш захватчик — трёхголовый,
Знать, уже рубили дважды,
А встречаются на свете
И шести-, и девяти-.
Лучше бы его не трогать,
А не то он разозлится,
Съест княжну, дружину сгубит
Да и Киев разорит.

Князь послушал тех и этих.
«Я не против замиренья, —
Кое-кто даже захлопал,
Он их жестом осадил, —
Только чтобы выиграть время.
Русичи — народ свободный,
Не позволим, чтоб зверюга
Нам тут бедствия чинил.

Нет дружин непобедимых,
Тиунов незаменимых
И существ неуязвимых!
Кто найдет его пяту,
Тот получит что угодно,
В здравомысленных пределах,
Мой указ всем объявите
И развесьте на виду».

Дочке князь ответил лично.
Ленту Жучке повязали,
Но увидев, что в проулке
Поджидают кобели,
Посадили на телегу,
Чтоб её с пути не сбили,
И, как важную особу,
Прям к воротам привезли.

Так княжна вместо дружины
Получила спецзаданье:
Разузнать, как можно гада
Изничтожить. И когда
Он домой лететь собрался,
Дева твердо заявила,
Что без родины погибнет,
Что заест её тоска.

Змей, естественно, повёлся,
На Руси решил остаться,
И в окрестностях столицы
Он пещеру подыскал.
Уж, конечно, не хоромы,
Но княжне пришлось смириться —
Потерпеть, раз князь на дочку
Все надежды возлагал.

С уязвимым местом зверя
Оказалось очень просто:
Нежной была кожа шеи,
Что под самой головой.
Видела княжна, что часто
Змей чесался об деревья.
И когда он спать улегся,
Там пошкрябала рукой.

Змей от новых ощущений
Чуть не умер в одночасье:
На молекулы распался,
Вертикально улетел.
А она, как между прочим,
Говорит: «Чуть не убила!»
Ящер глупо рассмеялся.
Ослабев и подобрев,

Ей сказал: «Ну что ты, крошка,
Ты убить меня не сможешь,
А кто может, тот не знает —
Он не князь, не богатырь,
А обычный сыромятник.
Знаю, что зовут Никита…
Есть пророчество такое —
На душе моей волдырь».

Так впервые Змей Горыныч
Разболтал большую тайну,
И судьбы его к закату
Покатилось колесо:
Понеслась с запиской Жучка,
Побежали скороходы,
Взмыли в небо почтальоны,
Кони понесли гонцов.

И Никиту-кожемяку,
Очень сильного, большого,
Вроде даже холостого,
Скоро в Киеве нашли.
Но с Горынычем сражаться
Наотрез он отказался,
Когда посланные старцы
Уговаривать пришли.

Просто он не мог поверить,
Что способен на такое,
Никогда в руках оружия
Кожемяка не держал.
И в расцвете сил погибнуть
В его планы не входило,
Жизнь одна и, как ни странно,
Самому ещё нужна.

Старцы князю доложили,
Он пошел к Никите лично.
Тот, работая руками,
Кож двенадцать сразу мял,
Но, увидев государя,
Испугался, растерялся,
Неуклюже поклонившись,
Их нечаянно порвал.

Снова отказал Никита,
Потому что огорчился.
Не то слово — разозлился,
Не на князя — на себя,
На свою смешную робость.
И, конечно, кожи жалко:
Сколько времени и денег,
Сколько вложено труда!

После, поостыв, казнился,
Обзывал себя невежей,
Трусом, стервом и холопом
И всю ноченьку не спал.
Думал о княжне с почтеньем,
О Горыныче со страхом,
Отца с матерью покойных
Со слезами вспоминал.

Рассудил пойти наутро
Сообщить, что он согласен
Русь от чудища избавить
Или голову сложить.
На рассвете лишь уснувши,
Он проснулся поздновато.
Чувствует — его избушка,
Словно студень, вся дрожит.

Вышел на крыльцо Никита:
Не тайфун идет, не войско,
А тьма-тьмущая детишек,
Свет княгиня во главе.
Он не знал, но догадался —
Очи в пол-лица пылают,
Во всё белое одета,
Белый плат на голове.

Когда князь ни с чем вернулся,
Она выход подсказала:
Ребятню послать и чтобы
Шли девчонки впереди,
То есть будущие жертвы
Или бедные сиротки,
И чтоб все в мольбе держали
Свои ручки на груди.

Вслед за ней, как по команде,
Дети на колени пали,
Разрыдался кожемяка,
Еле-еле мог дышать.
Говорит: «Не надо, встаньте,
Сам я к вам идти сбирался…
Только пусть мне кто покажет,
Где Горыныча искать».

Стал готовиться Никита:
Закупил пеньки три пуда
И смолы бочонков восемь
Для доспеха — так верней.
И просмоленной верёвкой
Обмотался, сделав панцирь,
Руки притрусил песочком,
Чтоб не выскользнул злодей.

Когда князь это увидел,
У него упало сердце:
Что за недоразуменье!
«Эй, найдите ему щит,
Шлем, броню и меч буланый», —
Закричал, но парень твердо
Молвил: «Голыми руками
Мне сподручней победить,

А доспехи по размеру
Все равно ведь не отыщем».
Так Никита безоружный
И пошел на ратный пир.
Провожатой была Жучка.
Прибыли к пещере ночью —
Плавала луна в тумане,
Словно в сыворотке сыр.

Богатырь полез на кручу,
Над норой, как царь, уселся
И позвал: «Вставай, вражина,
Выходи на смертный бой!»
Змей, себя не утруждая,
Полыхнул огнём из пасти —
Всё обуглилось у входа,
Запекся песок слюдой,

Закипел родник в ложбине —
И опять уснул беспечно,
Думая, что гость незваный
В кучку пепла обращен.
Но опять кричит Никита:
«Вылезай, урод трусливый,
Или ты меня боишься?
Так я не вооружен!»

Чудище вконец проснулось,
Высунулось из пещеры —
Никого. И осторожно
Двинулось ещё вперед.
Не успело оглянуться —
Кожемяка прыг на спину
И связал узлом скорняжным
Две башки его из трёх.

Тяжело дышать змеищу,
Хочет сбить врага быстрее:
По спиняке хвост лупасит,
Щёлкает зубами пасть,
По земле кататься начал,
Чтобы раздавить Никиту,
Ну а тот вцепился в шею,
Как заразная напасть,

Как болотная пиявка,
И сидит неуязвимый,
Рассудив, что безопасней
Ему места не найти:
Змей себя палить не будет,
Не укусит — не достанет.
Наконец устал Горыныч
И взмолился: «Отпусти!

Развяжи меня, Никита! —
Он, конечно, догадался,
Кто таков его обидчик, —
А не то как разозлюсь,
Полечу сейчас на Киев,
Не смогу — пойду ногами,
Буду рушить все на свете,
Уничтожу вашу Русь».

Богатырь ему: «Навеки
Уберешься восвояси.
Чтобы только на картинках
Личность видели твою.
Чтоб забыли люди горе,
От которого страдали,
Чтобы дети удивлялись,
Подбирая чешую».

Змей на это рассмеялся:
«Остроумно, но нечестно!
С русичами я сроднился,
И к тому ж у нас ничья!
Давай так: поделим землю
На две части вот отсюда.
Слева, на востоке — ваша,
А на западе — моя».

Призадумался Никита:
«Как делить, что невозможно,
Что принадлежит народу,
А не мне или тебе.
Как у этих людоедов,
У захватчиков все просто!
Ладно, способы любые
Хороши с ними в борьбе».

И ответил:»Я согласен!
Кончим дело полюбовно,
Только надобно границу
Чётко, жирно начертать.
Я пошлю гонца с запиской,
Чтоб соху сюда прислали,
Запрягу тебя, как лошадь,
Ну а сам буду пахать».

Вот на этом и срядились.
Жучка отнесла посланье,
И по порученью князя
Киевские кузнецы
Начали ковать орало.
А пока они ковали,
В думе все переругались:
Князь, бояре и жрецы.

Воеводы глотку драли,
Мол, добить врага — и все тут!
А старейшины ворчали:
«Кем он себя возомнил,
Этот вор с большой дороги?
Два вора, вернее, смерду
Полномочий не вверяли,
Чтоб он Русь с врагом делил»!

А жрецы бубнили: «Надо,
Надо верить в предсказанье,
Если Змею быть убитым
Кожемякой суждено,
Доля всё сама управит,
А мешать нельзя — опасно,
Прогневим богиню Мокошь —
Будет засуха и мор».

Князь, промолвив: «Будь что будет»,
Объявил совет закрытым.
Ну а что на самом деле
Он придумал — утаил.
Кузнецы соху сковали,
И изрядную махину
С дюжиной волов слюнявых
Кожемяка получил…

И записочку от князя.
В ней было всего три слова.
Прочитав, кивнул Никита,
После грамотку спалил.
А чешуйчатая несыть
Стала есть волов, как вишни,
Вмиг погонщики в испуге
Разбежались что есть сил.

А смеялись поначалу,
Чудище в узлах увидев,
Хлопали свои коленки
И Никиту по спине,
Дескать, молодец, красава,
И на ушко всё пытали:
«Князь ведь обещал, что хочешь…
Будешь свататься к княжне?»

Головой качал Никита
И краснел свекольным цветом,
Улыбался, отрекался,
Мол, где я, а где она.
Каждый, кто потом встречался,
Лез к нему с этим вопросом,
Ведь традиция жениться
У героев всех была.

Уезжая, поклонилась
Свет княжна: не обессудьте,
И сказал: «До встречи, крошка» —
Голосом осипшим Змей.
Из просмоленных верёвок
Кнут Никита сплел тяжёлый —
Чтобы было ощутимо,
Навязал на нём камней.

Взял четыре он коряжки —
Сделал для ярма занозы.
Подобрал две деревяшки,
Гибкий вяз согнул дугой,
Перешил воловью упряжь
Под Горыныча размеры,
В раму головы просунув,
Закрепил ярмо пенькой.

«Но!» — вскричал Никита лихо
И кнутом хватил по шкуре,
Гром раздался, и с деревьев
Вся обсыпалась листва,
Звери в ужасе присели.
Змей рванул, налег Никита,
И на юг, как сговорились,
Потянулась борозда

Глубиной с овраг хороший,
Шириной с Сетомль-речушку,
И отвал размером с избу
От реки рос до реки.
Иногда искали броду,
Иногда не нужно было,
Кое-где к ним выходили
И просили мужики

Обойти деревню сбоку,
Или бор мешал высокий —
В общем, линия кривая
Получалась, хоть убей.
Да к тому же Змей Горыныч
Норовил скосить к востоку,
Хотел больше земли русской
Отхватить себе, злодей.

Богатырь, заметив это,
Заставлял его вертаться,
Но упрямо хитрый аспид
Забирал всегда левей.
Тут же с жалобами в Киев,
Мол, Горыныч с Кожемякой
Покромсали Русь изрядно,
Ринулись кому не лень.

Князю уши прожужжали,
Он кивал, но без эмоций.
Даже на вопрос княгини
Резко крикнул: «Помолчи!»,
Когда та его спросила:
«Что ты будешь делать, если
Кожемяка за свой подвиг
Дочь потребует в награду
Иль от Киева ключи?»

Поостыв, он ей признался,
Что, послав письмо Никите,
А написано там было:
«Змея надо порешить»,
Вызвал старую ведунью
И велел по завершении
Тайно — зельем или порчей —
Кожемяку погубить.

Сколько дней, недель минуло,
Долго ль, коротко ль пахали —
Неизвестно, только сказка
Подошла уже к концу.
К морю вышли землепашцы
Где-то возле Березани.
«Распрягай», — сказал Горыныч
Змей Никите-молодцу.

Тот серьезно отозвался:
«Почему же? Нет, продолжим,
Море мы располовиним,
Это тоже наш удел».
Ящер, алчный от природы,
Согласился хапнуть моря,
И к тому же от тяжёлой
От работы отупел

И поверил простодушно.
Дно пошли пахать морское.
Мелководье одолели.
А потом, почуяв зло,
Сине море, как взбесилось,
Забурлило, заштормило,
Волны поднялись, как горы —
Потерял Горыныч дно,

Стал барахтаться и рваться,
Но налег на плуг Никита —
Утопило море Змея,
Захлестнув его волной.
Тут же шторм угомонился,
Выплыл молодец на берег
И с устатку спал неделю,
А потом пошел домой.

Хоть обратный путь короче,
Долгим было возвращенье.
Далеко от моря Киев —
Много дней пешком шагать.
Слава впереди летела.
Всюду витязя встречали
Хлебом-солью, но однажды
Он остался ночевать

У одной седой старушки.
У той самой, что героя
Умертвить должна втихую.
И пока он ел и пил,
Все ему и рассказала.
Помертвел Никита, тут же
Подкатился к горлу ужин,
Белый свет уже не мил.

К уху бабка наклонилась:
«Не отравлено, не бойся,
Ведь заступницу имеешь —
Неземную доброту.
Ей княгиня проболталась.
Дочь пошла к отцу: «За Змея
Мне положена награда!
Я нашла его пяту —

Получаю, что угодно,
Так написано в указе.
А угодно мне Никиту
Миловать или казнить
По своему усмотренью».
Князь разгневался, но после,
Скрепя сердце, согласился.
В общем, будешь, парень, жить».

Пот со лба Никита вытер:
«Фух!» — но этим испытанья
Не окончились, однако.
Когда в Киев он пришёл,
У ворот под белы руки
Его к князю потащили.
Тот, ни в чём как не бывало,
Усадил его за стол.

И подкладывая яства,
Подливая мёд и пиво,
Всё расспрашивал подробно,
Слушал жадно, со слезой,
И, глаза смущенно пряча,
Стал благодарить Никиту
От лица всего народа
И сказал: «Ты наш герой,

Посему проси, что хочешь!»
Ничего не взял Никита,
Только пробубнил: «Верните
Мне мои двенадцать кож,
Те, что я порвал нечаянно».
Князь велел отдать пять дюжин —
Ладно, молодец на службе
Пропадал ведь ни за грош.

А за то, что распахали
Землю русскую со Змеем,
Не винил. Как оказалось,
Все труды были не зря.
Рвы с валами пригодились
Для защиты от набегов.
Их остатки сохранились
До сегодняшнего дня.

А княжна спустя полгода
Вышла замуж в Византию,
Сына назвала Никитой
И читала перед сном,
Как смышленая дворняжка
Помогла спастись хозяйке,
Как обычный русский парень
Чудо-юдо поборол.

Тушу жадного злодея
Всё несло, несло теченьем
И прибило, где сегодня
Лежит остров Джарылгач,
Там фланируют муфлоны,
Плещутся в воде дельфины,
Ловят рыбу пеликаны,
Лошади несутся вскачь.

Море там косу намыло,
Остров Тендру отделило,
Посмотри на карту, видишь —
Будто змей и хвост при нем.
Только все давно забыли,
Что Никита Кожемяка
Здесь добил когда-то Змея
Не катаньем, так мытьем.

Впрочем, если разобраться,
Змея погубила жадность —
Так бывает, если кто-то
Нарушает договор.
А еще нельзя секреты
Доверять кому попало.
Подвела, его, короче,
Безответная любовь.

—————

—————

—————

Конец стихотворения – все стихи в оригинале.

Стихотворная библиотека. Становитесь участником и публикуйте свои собственные стихи прямо здесь

Стихотворное чудовище – многоязычный сайт о поэзии. Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках.

© Poetry Monster, 2021. Стихи на английском.

Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry.Monster.

Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.Monster website.

Блог редактора Poetry Monster о политике, экономике, русском языке

Внешние ссылки

Yandex – лучший поисковик на русском языке

Qwant – лучий поисковик во Франции, замечателен для поиска на французском языке, также на других романских и германских языках

Duckduckgo

Министерство культуры Российской Федерации

Вернуться на главную