Фирдоуси – Шахнаме. Заль и Рудаба
Рождение Заля
У Сама не было детей. Томимый
Тоскою, жаждал он жены любимой.
Красавица жила в его дворце:
Как мускус — кудри, розы на лице!
Стал сына ждать: пришло подруги время, —
Уже с трудом несла под сердцем бремя.
И вот родился мальчик в точный срок,
Как будто землю озарил восток.
Он солнцу был подобен красотою,
Но голова его была седою.
Семь дней отцу боялись все сказать,
Что родила такого сына мать.
Кормилица, отважная, как львица,
Не побоялась к витязю явиться,
Известье о младенце принесла,
И потекла из уст ее хвала:
«Да будет счастлив Сам, страны опора,
Да недруги его погибнут скоро!
К жене, за полог, богатырь, войди,
Увидишь сына у ее груди.
Лицом прекрасен, полон благодати,
Уродства никакого у дитяти,
Один порок: седая голова.
Твоя, о славный, участь такова!»
С престола Сам сошел. Был путь недолог
К супруге молодой зашел за полог.
Увидел седоглавое дитя
И помрачнел, страданье обретя.
Чело подняв, явил свою тревогу,
За помощью он обратился к богу:
«О ты, пред кем ничто — и зло, и ложь,
Один лишь ты отраду нам даешь!
Быть может, я пошел путем обмана?
Быть может, принял веру Ахримана?
Тогда, быть может, втайне ото всех,
Всевышний мне простит мой тяжкий грех
Ужалена душа змеею черной,
И кровь моя кипит в мой день позорный:
Когда меня о сыне спросит знать,
Что об уродце витязям сказать?
Что мне сказать? Родился див нечистый?
Отродье пери? Леопард пятнистый?
Покину я Иран из-за стыда,
Отчизну позабуду я тогда!»
Подальше унести велел он сына:
Да будет для него жильем — чужбина,
Отныне пусть уродец тот живет
Там, где Симург взмывает в небосвод.
Оставили дитя в глухой теснине,
Ушли назад, и Сам забыл о сыне.
Птица Симург находит Заля
Птенцам Симурга надобна еда.
Расправив крылья, взмыл он из гнезда.
Увидел он дитя в слезах и в горе
Да землю, что бурлила, словно море,
Пылало солнце над его челом,
Суровый, темный прах лежал кругом.
Симург спустился, — жаждал он добычи, —
И мальчика схватил он в когти птичьи,
К горе Албурз, в гнездо, на тот утес,
Где жил с птенцами, он дитя унес.
Но помнил бог о мальчике дрожащем, —
Грядущее хранил он в настоящем:
Симург, птенцы взглянули на дитя,
Что плакало, лицо к ним обратя,
И мальчика седого пожалели,
Познав любовь, им чуждую доселе.
Так время шло, в гнезде ребенок рос,
И только птиц он видел да утес.
Стал мальчик мужем, похвалы достойным,
На воле вырос кипарисом стройным…
Сам видит во сне сына
В тоске заснув и скорбью омрачен,
Однажды ночью Сам увидел сон:
На скакуне арабском тропкой узкой
Наездник скачет из страны индусской,
О сыне подает благую весть,
Об этой ветви, чьих плодов не счесть.
Проснувшись, богатырь призвал мобедов
И речь повел, о сне своем поведав.
«Что скажете, — он вопросил, — о нем?
Постигли вы его своим умом?»
И стар и млад, услышав слово это,
Свои уста раскрыли для ответа:
«Свирепый зверь в лесах или в горах
И даже рыбы-чудища в морях
Равно своих детей растят любовно
И кормят их, о них заботясь кровно.
А ты забыл, что завещал творец,
Младенца бросил ты, дурной отец!
Прося прощенья, обратись ты к богу,
Он указует нам к добру дорогу».
И Сам прилег, едва настала ночь:
Душевную тоску терпеть невмочь.
Во сне увидел: знамя златоткано
Сияет на вершине Индостана,
Летит прекрасный юноша вперед,
Большое войско за собой ведет,
Мобед его сопровождает справа,
Советник слева скачет величаво.
Приблизился один из этих двух,
Воителю сказал, терзая слух:
«О многогрешный муж, лишенный чести,
Чье сердце не страшится божьей мести!
Как смеешь зваться ты богатырем,
Когда ты птицу в няньки взял внаем?
Седых мужей бранишь ты, прихотливый,
Чья борода светла, как листья ивы!
Подумай сам: виновен ли господь,
Когда цвета твоя меняет плоть?
Ничем считал ты сына-мальчугана,
А ныне он — воспитанник Йездана:
Наставника нежней не знает свет,
Тебе ж в сыновнем сердце места нет!»
Сам зарычал во сне, издал он стоны,
Как лев свирепый, в западне плененный.
Проснувшись, мудрецов призвал своих,
Призвал он и старейшин войсковых,
Помчался к той горе, что небу внемлет,
Покинутых, отринутых приемлет.
Видна ее вершина средь Плеяд, —
Звезду похитить хочет, говорят.
А там — гнездо на высоте лазурной:
Оно вреда не видит от Сатурна.
Алоэ ветви витязь увидал,
Опоры под гнездом — эбен, сандал.
Но как добраться Саму до вершины?
Здесь даже след не сыщется звериный!
Поняв, что нет ему пути наверх,
Взмолился он и в прах лицо поверг:
«Ты, что возвысился над вышиною,
Над звездами, над солнцем и луною, —
Подай мне руку, будь поводырем,
Чтоб мог я, грешный, совершить подъем».
А юноше сказал Симург в то время:
«О ты, кого взрастило птичье племя!
Я был твоей кормилицей в гнезде,
Как нянька, за тобой летал везде,
Прозвал тебя Дастаном: жертва бедствий,
Ты был отцом обманут в раннем детстве.
Отец твой Сам, что в мире всех сильней,
Великий богатырь и князь князей,
Теперь пришел сюда, он ищет сына,
И честь твоя пришла с ним воедино.
Тебе помочь я должен, как птенцу,
Чтоб невредимым отнести к отцу.
А ты мое перо возьми с собою,
Парить я буду над твоей судьбою.
Накликнет недруг на тебя беду
Иль зло и благо вступят во вражду,
В огонь ты брось мое перо тотчас же, —
Увидишь от меня добро тотчас же.
Ведь я тебя вскормил в гнезде своем,
Ты был с птенцами под моим крылом».
И с ним в душе своей Симург простился,
И поднял вверх, и плавно опустился, —
Отцу спешил он юношу вернуть.
У сына были волосы по грудь,
Он был могуч, как слон, весна — ланиты…
И разрыдался воин знаменитый,
Склонился пред Симургом до земли,
Уста его хвалу произнесли.
Любовным взором Сам окинул сына:
Венца достоин, трона властелина!
Уста — рубины, очи — как смола,
Белы ресницы, голова бела!
И сердце Сама стало садом рая,
Сказал воитель, сына восхваляя:
«Мой сын, смягчи ты сердце и согрей,
Прости меня, приди ко мней скорей.
Я — раб ничтожный бога всеблагого,
Но раз тебя, мой сын, обрел я снова,
То клятву я даю перед творцом,
Что нежным буду я тебе отцом.
Ты скажешь мне желание любое, —
Исполню я и доброе и злое».
Он юношу, как витязя, одел,
Скалистых гор покинул он предел.
Спустившись в дол, потребовал для сына
Коня и одеянье властелина.
Дастаном прозван был приемыш скал,
Но сына Залем богатырь назвал.
Тут перед Самом, радостны впервые,
Старейшины предстали войсковые.
Погнали барабанщики слонов,
Взметнулась пыль до самых облаков.
Звон золотых звонков и голос трубный,
Индийские им подпевают бубны…
С веселым кличем двинулся отряд,
Ликуя, воины пришли назад,
Вступили в город, позабыв печали,
Одним богатырем богаче стали.
Сам и Заль приходят к царю Манучихру
Услышал царь, что сына Сам вернул,
Что прибыл он торжественно в Забул.
Та весть была царю царей приятна,
И бога помянул он многократно.
Ноузару, сыну, отдал он приказ —
Навстречу Саму поспешить тотчас,
Как властелина встретить и восславить,
Его с великой радостью поздравить
И, расспросив, сказать богатырю,
Чтоб сразу же явился он к царю.
Ноузар подъехал к Саму в миг отрадный,
Был рядом витязь, юный и нарядный.
Могучий Сам с гнедого соскочил,
В объятия Ноузара заключил,
Спросил он о царе, чей облик светел,
О витязях, — Ноузар на все ответил.
Посланье выслушав царя владык,
Устами славный Сам к земле приник,
И ко двору направился воитель
Поспешно, как велел ему властитель.
В своем венце державном на престол
Владыка мира с радостью взошел.
По обе стороны царя воссели
Каран и Сам, в глазах у них — веселье.
Был юный Заль, блиставший красотой,
Убранством, палицею золотой,
Царю представлен, царственному дому, —
Царь подивился юноше седому.
Властитель попытать велел жрецам,
Мобедам, звездочетам, мудрецам, —
Что Залю предназначено судьбою?
Вождем рожден ли? Под какой звездою?
Чем будет он, когда войдет в года?
Какие речи поведет тогда?
Недолго длились мудрецов расчеты,
Увидели по звездам звездочеты,
Что слава храбреца — его удел,
Он горд, и трезв умом, и сердцем смел.
Найдя отраду в этом приговоре,
Был счастлив царь, и Сам забыл о горе.
Владыка мира приготовил дар —
Такой, что восхитились млад и стар:
Коней арабских, убранных богато.
Индийские мечи в ножнах из злата,
Несметное количество ковров,
Динаров, злата, яхонтов, мехов,
Румийских слуг в парче родного края:
Узоры — жемчуга, ткань — золотая,
Подносы, чаши, полные красы,
В сверканье хризолита, бирюзы,
С шафраном, мускусом и камфарою, —
Рабы вручили юному герою.
При том — и щит, и палицу, и лук,
И много стрел, и копий, и кольчуг.
Трон в бирюзе, печать — огонь рубина,
Златой венец и пояс властелина.
Тут Манучихр условье написал,
Подобно раю, полное похвал:
Кабул, Забул, и Май, и землю Хинда,
От моря Чина и до моря Синда
Все области, — гласил его указ, —
Он Саму отдает в счастливый час.
Тогда воскликнул Сам: «О справедливый,
О судия правдивый, прозорливый!
Смотри, во всей вселенной ни один
С тобою не сравнится властелин
В любви и правде, по уму и нраву!
Земле ты дал покой, а веку — славу.
К богатствам равнодушен ты земным, —
Будь вечен вместе с именем твоим!»
С царем простился витязь крепкостанный,
К слонам приторочили барабаны,
И город весь глядел на караван,
Который путь держал в Забулистан.
О витязе пришло в Систан известье,
Обрадовались люди этой чести,
Украсили Систан, как райский сад,
Казалось, камни золотом блестят!
Пришел на землю праздник благодатный,
Узнали радость и простой и знатный.
Со всей земли к дворцу богатыря
Властители стремились, говоря:
«Да принесет отраду сердцу Сама
Путь юноши, ступающего прямо!»
К Дастану шли, хваля богатыря,
Каменья драгоценные даря.
Затем отец, как должно властелину,
О доблестях царей поведал сыну.
Созвал в стране, со всех ее концов,
Мужей бывалых, славных мудрецов,
Созвал их для совета и беседы
И молвил: «О разумные мобеды!
Приказ владыки нашего таков:
Нам нужно двинуть множество полков, —
На землю гургасаров я нагряну,
Я войско поведу к Мазандерану.
А сердце, душу здесь оставлю я,
Глаза слезами окровавлю я.
Когда я молод был, рассудку чуждый,
Я совершил нелепый суд без нужды.
Я бросил сына, — большей нет вины:
Глупец, я не познал ему цены!
Симург его взрастил, как воспитатель:
На то благословил его создатель.
Расцвел мой сын, покинутый отцом:
Мне был ничем, а птице был птенцом.
Когда пришла прощения година,
Всемилостливый бог вернул мне сына.
Я Заля отдаю вам как залог,
Чтоб каждый память обо мне сберег.
Вы Заля сохраните и наставьте,
На верную стезю его направьте».
Потом на Заля славный Сам взглянул:
«Отныне знай: твое гнездо — Забул.
С достоинством владей землей такою,
Будь правосуден, щедр, стремись к покою.
Мужей почтенных собери вокруг,
И всадников, и знатоков наук.
Учись ты, все науки уважая:
В любой науке радость есть большая.
Все раздавай, что от наук возьмешь:
Постигнув знанья, ты добро поймешь».
Так молвил он и трубам внял военным.
Стал небосвод — смолой, земля — эбеном.
Звон бубенцов и колокольцев звон
Над ставкой зазвенел со всех сторон.
Отправился в сраженье воевода.
Проделал Заль с отцом два перехода:
У витязя, возглавившего рать,
Учился он полками управлять.
Заль и Рудаба влюбляются друг в друга
Был некий царь Михраб. Отважный воин.
Богат, могуч, он власти был достоин.
Свой род от змея, от Заххака, вел,
В Кабуле утвердил он свой престол.
Платил он Саму подать ежегодно:
Он был слабей, борьбу считал бесплодной.
Узнав о молодом богатыре,
Он прибыл из Кабула на заре
С казной, с оседланными скакунами,
С рабами и со всякими дарами:
Привез динары, мускус и шафран,
Рубины, шелк, парчу заморских стран,
Венец, владык достойный знаменитых,
На шею цепь златую в хризолитах.
Когда услышал юноша Дастан,
Что прибыл из Кабула караван,
К Михрабу вышел он с приветным взглядом
И посадил царя с собою рядом.
С почетом гость был принят поутру,
И вот сердца раскрылись на пиру.
Все витязи вокруг стола воссели,
И богатырское пошло веселье.
Наполнил чаши кравчий молодой,
Взглянул на гостя юноша седой.
Понравился, видать, Михраб Дастану,
Дивился он его красе и стану, —
Любовь к Михрабу сердце обожгла!
Когда же встал Михраб из-за стола,
Промолвил Залю богатырь из свиты:
«Послушай слово, витязь именитый!
Есть дева за завесой у царя,
Лицо ее сияет, как заря;
Слоновой кости уподоблю тело,
С платаном стан ее сравню я смело;
Чернее мускуса — арканы кос,
Запястий кольца — завитки волос;
Цветы граната — две ее ланиты,
К плодам граната груди приравни ты!
Сравню глаза с нарциссами в цвету,
Ресницам ворон отдал черноту;
Напоминают брови лук таразский,
Слегка покрытый мускусного краской;
То — мира ненаглядная весна,
Певучая, нарядная весна!»
Взволнован был Дастан таким рассказом,
Покинули его покой и разум.
Настала ночь, пришла к нему печаль,
К невиданной красе стремился Заль.
От жарких дум душа его болела,
Любви он сердце посвятил всецело…
Вот повод в путь обратный повернул,
Вернулся утром царь Михраб в Кабул,
Цветущим садом, что дышал покоем,
Направился к своим ночным покоям.
Два солнца принесла ему судьба:
Одно — Синдухт, другое — Рудаба.
Они поспорили б с весенним садом
Благоуханьем, прелестью, нарядом.
На дочь с восторгом посмотрел отец,
Просил он, чтоб хранил ее творец.
То — кипарис облит сияньем лунным,
И амбра над челом темнеет юным.
Она в парчу, в каменья убрана,
Как райский сад, желанного полна.
Жемчужинам позволив приоткрыться,
Вопрос Михрабу задала царица:
«Как ты пошел, супруг мой, как пришел?
Да будешь ты далек от бед и зол!
Седого Заля каково обличье?
Престол его влечет, гнездо ли птичье?
Видны ли человека в нем черты?
Отважно ль сердце? Помыслы чисты?»
Михраб ответил на слова царицы:
«Платан мой среброгрудый, лунолицый!
Во всей вселенной нет богатырей,
Подобных Залю силою своей,
Нет росписи и нет дворца такого
С изображеньем храбреца такого.
Пред ликом Заля никнет аргуван,
Он молод, бодр и счастьем осиян.
Один порок, что голова седая:
Так скажет муж, придирчиво взирая,
Но знай, что Заля красит седина,
Сказал бы, что чарует нас она!»
Отцу внимала Рудаба с волненьем,
Краснея, вспыхнула цветком весенним.
Она теперь покоя лишена:
Душа любовью к Залю зажжена!
Страсть воцарилась в сердце, свергнув разум,
И нрав и мысли изменились разом.
А было у нее служанок пять,
Пять любящих рабынь, тюрчанок пять.
Сказала тем служанкам несравненным:
«Хочу поведать вам о сокровенном.
Наперсницы, пред вами не таюсь,
Я с вами всеми тайнами делюсь.
Узнайте же, внимая мне с участьем, —
Да озарятся ваши годы счастьем, —
Я влюблена. Любовь моя сильна,
Как моря непокорная волна.
Сын Сама овладел моей душою,
Он и во сне стоит передо мною.
Люблю его и думаю о нем,
К нему и ночью я стремлюсь и днем.
Надумать способ вы должны, рабыни,
Чтоб я от мук избавилась отныне».
Служанки подивились тем словам:
Такие речи для царевны — срам!
Вскочили, будто бесы в них вселились,
С упреками к царевне обратились:
«Венец владычиц мира, ты светло
Вздымаешь над царевнами чело,
Ты славишься от Хинда и до Чина,
Блестящий перстень, красоты вершина!
Где кипарис, чей тонок стан, как твой?
Лучи Плеяд затмил твой лик живой!
Индийский раджа, полон восхищенья,
Кейсару шлет твое изображенье.
А ты? Не знаешь, видно, ты стыда,
Отца ты обесчестишь навсегда!
Того ты любишь, кто творцом отринут,
Того, кто был своим отцом покинут,
Кто птицей был вскормлен в гнезде глухом,
Кого клеймят на сборище людском.
Нигде от женщин старцы не родятся,
А если родились, так не плодятся.
Весь мир в тебя влюблен, тобой сражен,
Во всех дворцах твой лик изображен,
Твои глаза увидев, стан упругий,
Светило дня пойдет к тебе в супруги!»
Повеял ветер, на огонь дыша, —
Так у царевны вспыхнула душа,
И отвернулась от служанок дева,
Закрыв глаза, исполненные гнева.
Придя в себя, от ярости бледна,
Нахмурив брови, крикнула она:
«Нелепа ваша речь, глупа, незрела,
Таким речам внимать — пустое дело!
Ни раджу, ни хакана не хочу,
Царя царей Ирана не хочу,
Я только одному женою стану, —
Плечистому, высокому Дастану!
Слывет он старцем или молодым —
Соединю я душу только с ним!»
Услышав сердца страстного, больного
Смятенный крик, в одно сказали слово
Прислужницы: «Ты — наша госпожа,
Тебя мы любим, преданно служа.
Исполним, что велишь, без промедленья, —
Да приведут к добру твои веленья.
Когда тебе потребна ворожба,
Мы целый мир обманем, Рудаба,
В колдуний превратимся мы, в газелей,
Взлетим к пернатым ради наших целей».
Раскрыла Рудаба свои уста,
Улыбкой озарилась красота:
«Когда вы слово в дело обратите,
Вы древо плодоносное взрастите,
Как яхонт, будет ценен каждый плод,
И те плоды наш разум соберет».
Прислужницы расстались с госпожою,
Ей послужить желая всей душою.
Служанки Рудабы встречаются с Залем
Убрав цветами косы и надев
Парчу из Рума, пять прекрасных дев
Пошли к реке, пошли тропой прохладной.
Равны весне — цветущей и нарядной.
Был месяц фарвардин, был новый год.
На правом берегу прозрачных вод
Сидели Заль, и витязи, и слуги,
На левом были девушки-подруги:
Цветы срывая, шли среди кустов, —
Скажи: цветы в объятиях цветов!
Спросил Дастан, не отрывая взгляда:
«Откуда эти пять поклонниц сада?»
Ответствовал слуга богатыря:
«То из дворца кабульского царя,
То Рудаба, Кабула месяц нежный,
Служанок посылает в сад прибрежный».
Влюбленного потряс ответ такой.
Он запылал, он потерял покой.
Узрев служанок красоту девичью,
Взял у слуги он лук, пошел за дичью.
Пошел пешком — и видит: над травой
Склонился сокол с черной головой.
Он выждал, чтоб в полет пустилась птица,
И вот его стрела вдогонку мчится.
Он сбил стрелою птицу, и тогда
От крови красной сделалась вода.
Приказ Дастана услыхали девы,
Чтоб дичь слуга отнес на берег левый.
Одна из дев, чей сладок был язык,
Слугу спросила, глядя в юный лик:
«Кто этот витязь мощный, слонотелый?
Какого племени властитель смелый?
Какой из лука ловкий он стрелок!
Он смерти всех врагов своих обрек!
Всех всадников красивей этот воин,
И меток он, и ловок он, и строен!»
Тот, закусив губу, ответил ей:
«Так о царе ты говорить не смей!
Нимрузский шах, он Сама сын единый,
Его зовут Дастаном властелины.
Пускай объездит всадник целый свет —
Такого; как Дастан, на свете нет!»
А та, взглянув на отрока с улыбкой,
Ответила: «В твоих словах — ошибка!
В чертогах у Михраба есть луна, —
Затмила твоего царя она.
Слоновой кости — цвет, а стан — платана;
Венец волос — как мускус богоданный;
Глаза — нарциссы томные; калам
Серебряный — опора двум бровям;
Сжат нежный рот, как сердце, что в несчастье;
Сравню я кудри с кольцами запястий;
Сквозь ротик даже вздоху не пройти, —
Таких красавиц в мире не найти!»
Смеясь, вернулся отрок тонкостанный.
Услышал он от славного Дастана:
«Чему ты засмеялся, мой слуга?
Зачем зубов открыл ты жемчуга?»
Слуга его порадовал ответом,
И сердце Заля озарилось светом.
Проворному слуге он дал приказ:
«Пойди скажи служанкам, что сейчас
Из цветников им уходить не надо:
Вернутся с самоцветами из сада!»
Потребовал динаров, жемчугов,
Парчи золототканой пять кусков,
Сказал: «Тайком служанкам подарите,
Об этом никому не говорите.
Пускай с известьем тайным от меня
Пойдут к царевне, верность мне храня».
Пошли рабы с открытою душою,
С каменьями, динарами, парчою,
Пять луноликих щедро одаря,
Сказали им наказ богатыря.
Одна, слугу заметив молодого,
Сказала: «Тайной не пребудет слово.
Есть тайна двух, но тайны нет у трех,
И всем известна тайна четырех.
Посол, совету моему последуй:
Коль слово — тайна, мне его поведай!»
Обрадовалась, на ухо слова
Шепнув подругам: «Мы поймали льва!»
Назад вернулся вестник черноглазый,
Что витязя исполнил все приказы
И тайну эту должен был беречь, —
Поведал обольстительницы речь.
Дастан пошел в цветник: луна Кабула
Теперь ему надеждою блеснула!
Таразские кумиры подошли,
Дастаиу поклонились до земли,
Услышали они вопрос Дастана
О блеске, стане и лице платана.
Сказал: «Правдивым внемлю я словам,
Смотрите, лгать я не позволю вам!
А если я в словах обман открою,
То всех слоновьей растопчу стопою!»
Рабыня, пожелтев, как сандарак,
К ногам его упала, молвив так:
«Еще от женщин не рождались дети, —
Среди князей не сыщешь в целом свете, —
Что были бы, как Сам, умны, сильны
И чистоты и мудрости полны.
А ты — второй, с отважною душою,
С высоким станом, львиною рукою,
Струится по твоим щекам вино
И тело амброю напоено.
А третья — Рудаба, луна вселенной,
То — кипарис, пахучий, драгоценный,
Жасмина, розы радостный расцвет,
Звезды Сухейль счастливый, ясный свет.
С серебряного купола арканы
Спадают вдоль ланит, благоуханны.
Красавиц, равных ей, в Китае нет,
Звенит ей слава от семи планет!»
Служанку витязь вопросил прекрасный, —
Стал сладостным и нежным голос властный:
«Теперь, когда мою ты знаешь страсть,
Скажи мне, как могу я к ней попасть?
Любовь к царевне — вот мое пыланье,
Ее увидеть — вот мое желанье!»
А та: «Когда ты повелишь, храбрец,
Мы поспешим к царевне во дворец,
Всего наскажем ей, в силки заманим, —
Ты нам поверь, тебя мы не обманем.
Расставив путы, мы ее пленим,
Ее уста мы поднесем к твоим.
А если муж, зовущийся Дастаном,
Захочет сам пожаловать с арканом
И заарканит он стены зубец, —
То лев ягненка схватит наконец!»
Красавицы ушли; вернулся витязь,
Надеждой и томлением насытясь.
К вратам дворца подруги подошли, —
Охапки роз они в руках несли.
Привратник, жесткий сердцем, речью грубый,
Их встретил со враждой, сказал сквозь зубы:
«Ушли вы слишком поздно со двора.
Кто вас пустил? Вам спать давно пора!»
Красавицы слезами разразились,
В отчаянье к привратнику взмолились:
«Такой же, как и прежде, нынче день.
Не прячет дивов розовая сень.
Весенний свет горит над нашим краем,
И мы с лица земли цветы срываем».
Ответствовал подругам страж двора:
«Не так сегодня тихо, как вчера,
Когда в Кабуле не было Дастана,
Шатров походных, воинского стана.
Должны вы знать, что до начала дня
Кабульский царь садится на коня.
Накажет крепко вас владыка строгий,
С цветами вас увидев на дороге!»
Подруги во дворец вошли гурьбой,
Шептаться стали с милой Рудабой,
Динары положили, самоцветы, —
Посыпались вопросы и ответы.
Луна сказала: «Молвите сперва:
Он лучше ли, чем говорит молва?»
Все пятеро в одно сказали слово,
Богатыря восславив молодого:
«Высок и строен Заль, как кипарис,
Глаза его — как смоль и как нарцисс.
Сверкает царским блеском взор открытый,
Уста — рубины, словно кровь — ланиты.
Один изъян, что голова седа,
Но это не позор и не беда.
«Так должно быть!» — ты скажешь, если взглянешь,
А нет — любить его не перестанешь.
Сказали мы: «Свиданья близок час», —
С надеждой в сердце он покинул нас».
Воскликнула сиявшая луною:
«Мне кажется, что стала я иною!
Тот салмый Заль, тот птенчик молодой,
В гнезде вскормленный, слабый и седой,
Вдруг обернулся ярким аргуваном, —
Могуч, красив лицом и строен станом!»
Так говорила, и смеялся рот,
Казалось, на щеках гранат цветет.
Служанка луноликой отвечала:
«Подумай о свидании сначала!
Твои мечты исполнены творцом, —
Да завершатся радостным концом!..»
Беседка там была — как день погожий,
На стенах нарисованы вельможи.
И вот в парчу беседка убрана,
Полна дыханья амбры и вина.
Пришли, расставив золотые блюда,
Осыпав землю горстью изумруда.
Везде — фиалка, лилия, нарцисс,
Кусты жасмина пышно разрослись.
От розового сока стали краше
Серебряные, золотые чаши.
Сияла там небесная краса,
И амбра поднималась в небеса.
Заль идет к Рудабе
Вот солнце заперли, закрыли келью
И потеряли ключ с благою целью.
Явилась в стан служанка со двора:
Мол, дело сделано, ступай, пора!
Заль поспешил к назначенному месту:
Так делает жених, ища невесту.
Влюбленная смотрела с кровли вниз:
Она — луной венчанный кипарис.
Услышал витязь голос благодатный:
«Добро пожаловать, воитель знатный!
Ужели ты пешком сюда пришел?
Был этот путь для царских ног тяжел!»
Привет услышав со стены высокой,
Он встретился глазами с солнцеокой.
«О госпожа! Прими, — воскликнул он, —
Хвалу от неба, от меня поклон!
Давно, рыдая, провожу я ночи,
К звезде Симак я устремляю очи,
Молю творца послать мне благодать:
Твое лицо мне тайно показать.
Теперь узнал я радость первой встречи,
Твой голос нежный, ласковые речи..
Но я стою внизу, ты — на стене,
Наверх взобраться помоги ты мне».
Услышав, что сказал седоволосый,
Царевна черные спустила косы, —
Таких еще не видел небосклон;
Был тот аркан из мускуса сплетен!
Спускалась ли со стен коса такая?
Заль молвил про себя: «Краса какая!»
За черной прядью извивалась прядь, —
Их можно было змеями назвать!
Она сказала: «Воин именитый,
Свой львиный стан и плечи распрями ты
И к черным косам руку протяни:
Арканом станут для тебя они!»
Такая речь царевны луноликой
Дастану показалась странной, дикой.
Он косы целовал своей луны,
И поцелуи были ей слышны.
Сказал: «Не быть такому дню вовеки,
Я зла тебе не причиню вовеки!»
Тут взял он у раба аркан, свернул,
Взметнул небрежно — даже не дохнул.
Попал в петлю зубец стены старинной,
На кровлю Заль взобрался в миг единый.
Когда уселся он — чиста, светла,
К нему с поклоном пери подошла.
Она в свою взяла Дастана руку, —
Пошли вдвоем, забыв былую муку.
Спустились вниз, — дорога их легка,
В руке могучей — нежная рука.
Вот перед ними дом, расписан златом,
Они пришли к тем царственным палатам.
Что излучали свет, как райский сад:
Рабыни перед гурией стоят!
Смотрел он, станом восхищен девичьим,
Лицом, кудрями, блеском и величьем:
В запястья, в ожерелья убрана,
Она сияла, как сама весна!
С достоинством, как властелин великий,
Воссел Дастан напротив луноликой.
Висел на поясе его кинжал,
Венец его рубинами блистал.
Любовь росла, стремясь навстречу счастью,
Ушел их разум, побежденный страстью.
Но вот рассвет забрезжил над дворцом,
Раздался в ставке барабанов гром.
Как тело — с жизнью, дух — с телесной силой,
Простился богатырь с царевной милой.
Мгновенно с кровли сбросил он аркан,
Покинул дом возлюбленной Дастан.
Заль советуется с мобедами
Когда явилось из-за гор светило
И витязей Дастана разбудило,
Они толпой веселой поутру
Направились к Дастанову шатру.
Призвал Дастан, огнем любви объятый,
Вельмож, что были разумом богаты.
Пришли мобеды, гордые князья,
Глава придворных, витязи-друзья,
Пришли к нему, покорные приказам,
В глазах — веселье, преданность и разум.
Он речь повел, призвав их на совет,
Улыбка — на устах, а в сердце — свет.
Сначала вседержителя восславил,
Сердца вельмож проснуться он заставил.
Сказал он пылко: «Пред лицом творца
Надеждой и тоской полны сердца!
Он солнце и луну вращает властно,
Ко благу нас ведет он ежечасно.
Наш мир цветет, всевышним сотворен,
Где бог, там справедливость и закон.
Весна и осень — от него награда,
Для нас растит он лозы винограда.
Мир у него — то стар и хмуро лик,
То молод, свеж и светел, как цветник,
И муравей, не вняв его приказу,
Не пошевелит лапкою ни разу.
Чету он создал — жизни торжество:
Потомству не бывать от одного!
Един лишь бог, всесущий и незримый:
Нет у него ни друга, ни любимой.
Четами он все твари сотворил,
Тем самым тайну мира нам открыл.
Что со вселенной стало бы и с нами,
Когда бы твари не жили четами!
В особенности тот, чей знатен род,
Несчастен, коль подруги не найдет.
На свете краше витязя не встретим,
Чем тот, кто светится любовью к детям.
Когда его последний час придет,
Он жизнь в потомстве снова обретет.
Отдаст он имя детям, чтоб сказали:
«Вот этот — Сама сын, а этот — Заля».
Сын украшает царство и венец, —
Остался сын, хотя ушел отец.
Об этом повесть мне поведать надо,
О юной розе радостного сада!
Я дочерью Синдухт навек пленен.
Что скажет Сам? Согласье даст ли он?
О юности моей не позабудет
Царь Манучихр — или меня осудит?»
Мобеды, утаив свои слова,
Молчанием ответили сперва:
Михраб — весьма почтенный муж, однако
Потомок он бесчестного Заххака!
Затем ответ промолвили такой:
«Да обретешь ты счастье и покой!
Рабы, послушные твоим веленьям,
Молчали мы, объяты удивленьем.
Хотя Михраб и не сравним с тобой,
Он все же витязь, взысканный судьбой.
К отцу с таким посланьем обратись ты,
Как ты один умеешь, сердцем чистый.
Дастан, ты каждого из нас умней,
Душой богаче, помыслом сильней.
Пусть Манучихру Сам пошлет посланье,
Узнает, каково царя желанье.
Идет ведь о ничтожном деле речь, —
Царь не захочет просьбой пренебречь».
Заль пишет письмо отцу
Дастан призвал писца, и в слове ясном
Излил он все, что было в сердце страстном.
В письме немало было новостей,
Приветов нежных, радостных вестей.
Он первые свои наполнил строки
Хвалой тому, кто создал мир широкий:
«Меня рабом всевышнего зови,
Моя душа полна к нему любви.
Зажглась моя душа таким пыланьем,
Что не могу открыться пред собраньем.
О дочери Михраба говорю,
И плачу я, и на костре горю.
Звезда ночная — мне подруга в горе,
Из глаз на грудь мою струится море.
О богатырь, какой мне дашь ответ?
Избавишь ли меня от мук и бед?
Надеюсь: верный своему обету,
Исполнит полководец просьбу эту,
Как бог велит, захочет мне помочь,
Чтоб стала мне женой Михраба дочь.
Когда меня с горы Албурз привел он,
Мне обещал отец, отрады полон:
«Желанье сына — для меня закон,
Исполню все, что пожелает он».
Гонец тотчас же, как огонь, помчался,
С посланьем к Саму одвуконь помчался.
Лишь края гургасаров он достиг,
Заметил Сам посланца в тот же миг:
Кружил он по холмам, прогнав заботу, —
С гепардами понесся на охоту.
К богатырю приблизился гонец, —
Письмо от сына получил отец.
Со скакуна сошел посланец наземь,
Облобызал он землю перед князем.
Военачальник нити снял с письма,
Спустился он с высокого холма.
Он побледнел, опешил: от Дастана
Такая весть пришла к нему нежданно!
Решил отец, что сын его не прав,
Что выбор нехорош его и нрав.
Сказал: «Своим желаниям в угоду,
Он обнаружил низкую природу.
Недаром дикой птицей он вскормлен, —
Такой удел ему определен».
Сам советуется с мобедами
С охоты возвратился он угрюмый,
Закрались в сердце медленные думы.
На сердце тяжко стало от забот,
Прилег, но и во сне печаль гнетет.
Однако чем для нас труднее дело,
Чем больше ноет сердце, страждет тело,
Тем легче в сокровенном, в добрый час,
Спасение откроется для нас.
Проснувшись, он собрал мобедов мудрых,
Сановников, старейшин седокудрых,
Вопрос им задал: «Что же Заля ждет?
Какой желанья этого исход?»
Мобеды, как велел им воевода,
Искали долго тайну небосвода,
Увидели, узнали и пришли,
Как будто счастье для себя нашли.
И было звездочета предсказанье:
«О витязь в златотканом одеянье!
Чете благоприятствует судьба,
Пребудут в счастье Заль и Рудаба.
От этих двух родится слонотелый,
Могущественный, доблестный и смелый.
Он завоюет мир, он вознесет
Престол царя царей на небосвод,
С лица земли сметет он всех злодеев,
Сровняет землю, недругов развеяв,
Надеждою Ирана станет он, —
Будь этой доброй вестью озарен!
Он сделает счастливым государство,
И люди пригласят его на царство».
Услышав то, что молвил звездочет,
Избавился воитель от забот.
К себе гонца призвал он, просветленный!
С ним разговор повел он благосклонный:
«Ты сыну моему скажи добром,
Что целью он бессмысленной влеком,
Но должен я обет исполнить строго
И для обмана не искать предлога.
Едва зарей развеется туман,
Я поведу свои полки в Иран».
Он вестнику дирхемов дал немало,
Сказал: «Скачи, не делая привала».
Полкам велел он двинуться назад, —
Ликует рать, и воевода рад.
С позором гургасаров заковали, —
Шли пленники и стоны издавали.
Едва лишь первый луч во тьме блеснул,
В степи поднялся богатырский гул.
Смешался голос трубный с барабанным,
И громы раздались над ратным станом.
То двинулся в Иран воитель Сам, —
Отрадно возвращаться: храбрецам!
Помчался к Залю, не смыкая вежды,
Гонец победы, счастья и надежды.
Синдухт узнает о поступке дочери
У двух влюбленных — так пошли дела —
Посредница болтливая была.
От милой к милому носила вести,
От жениха — к возлюбленной невесте.
Призвал сладкоязыкую Дастан,
Поведал весть великую Дастан:
«Скажи царевне, мига не теряя:
«О кроткая луна, о молодая!
Слова, теснясь, томятся взаперти.
Дай выход им: должна ты ключ найти.
Посланец, мой наказ исполнив с честью,
От Сама прибыл со счастливой вестью».
Проворно ей письмо вручил храбрец,
Посредница помчалась во дворец.
К царевне понеслась она поспешно:
Письмо от Заля было так утешно!
Царевна, ей оказывая честь,
Дирхемы ей дала, велела сесть.
Повязку, сделанную в Индостане,
Такую, что не видно было ткани:
Основа и уток — рубин, алмаз, —
Каменья скрыли золото от глаз,
Два перстня дорогих, златоузорных,
Сверкавших, как Юпитер в высях горных, —
Послала Рудаба Дастану в дар,
А с перстнями — речей сердечный жар.
Посредница пошла, хотела скрыться,
Как вдруг ее заметила царица.
Та женщина, в душе почуяв страх,
Облобызала пред царицей прах.
Душа Синдухт исполнилась тревоги:
«Скажи: откуда ты? С какой дороги?
Идешь — боишься на меня взглянуть,
Стремишься незаметно проскользнуть.
Иль без тебя нет у меня заботы?
Ты лук иль тетива? Не знаю, кто ты!»
А та: «Мне надо прокормиться здесь,
На все я руки мастерица здесь,
Царевне продаю уборы, платья, —
Я прииесла их. Разве стану лгать я?»
Синдухт в ответ: «А ну-ка, покажи.
Меня ты успокой, не бойся лжи».
«Две вещи продала, — ей было мало,
Она меня за новыми послала».
«Так деньги покажи ты мне скорей,
Мой гнев ты остуди, водой залей!»
«Мне велено до завтра ждать уплаты,
А значит, денег нет, понять должна ты!»
Тогда, решив, что речь ее — вранье,
Разгневалась царица на нее.
За пазухою, в рукавах искала
Письмо, — обман в ее словах искала.
И вот пред нею — дорогой наряд,
Уборы блеском золотым горят!
Как пьяная, от боли, недоверья,
Она вошла в покои, хлопнув дверью,
Явиться приказала Рудабе,
Ланиты исцарапала себе,
Из двух нарциссов проливала слезы,
Пока росою не сверкнули розы:
«Дитя мое, ты, как луна, светла, —
Зачем дворцу ты яму предпочла?
Не о тебе ль, как долг велит издавна,
И тайно я заботилась и явно?
Зачем же хочешь ты меня терзать?
Должна ты мне всю правду рассказать;
Кто эта женщина? Зачем приходит?
Кем послана? Кого с тобою сводит?
Кто этот муж, который дорогих
Подарков удостоился твоих?
Арабскому венцу, отцовской власти
Ты вместо счастья принесла несчастье.
Свой род и имя ты не опорочь…
Зачем я родила такую дочь!»
Потупилась царевна молодая,
От срама и тревоги обмирая.
Печали влага хлынула из глаз,
Нарциссов кровь на щеки пролилась:
«О матушка, о мудрая царица!
Моя душа в силках любви томится!
О, если б ты меня не родила,
Я ни добра не знала бы, ни зла!
Едва Дастан в Кабуле поднял знамя,
Любовь к нему меня повергла в пламя.
Жить без него? Убьет меня тоска,
Весь мир его не стоит волоска!
Узнай: меня он видел, мой любимый,
В знак нашей клятвы руки с ним сплели мы.
К владыке Саму поскакал гонец,
И сыну свой ответ сказал отец.
Могучий Сам противился вначале,
Потом слова согласьем зазвучали.
С той женщиной мне Заль прислал привет,
Мои подарки — витязю ответ».
Смутилась от речей таких царица:
Ей лестно было с Залем породниться.
Ответила: «Пусть выбор твой хорош,
На свете Залю равных нет вельмож,
Он славный сын могучего владыки,
В нем ясная душа и ум великий,
Достоинств много, родом он высок, —
Все качества затмил один порок.
Разгневается сердце шаханшаха,
Он весь Кабул сровняет с тучей праха:
Не хочет он, чтоб мы пошли вперед,
Чтоб на земле возвысился наш род».
Ту женщину царица обласкала:
Мол, не могла понять ее сначала.
Царевну спрятав и замкнув замок,
Чтоб ей никто совет подать не мог,
Пошла в слезах и улеглась в постели,
Ее тоска и горе одолели.
Михраб узнает о поступке дочери
Михраб счастливый вышел из шатра, —
В Дастане он обрел исток добра.
Увидел он: лежит в слезах супруга,
Лик побледнел, как будто от недуга.
Спросил в тревоге: «Что тебя томит?
Увяли лепестки твоих ланит!»
В ответ Михрабу молвила царица:
«Моя душа грядущего страшится.
Что будет с этой радостной страной,
С арабскими конями и казной,
С твоим дворцом, с послушными рабами,
С твоим венцом, с цветущими садами,
С царевной, что блистает красотой,
С величьем, славой, жизнью прожитой?
Пусть твой венец и трон блестят победно —
Со временем уйдут они бесследно.
Как ни старайся, их отнимет враг,
Деянья наши обратятся в прах.
Окажется в гробнице наша слава:
То древо, чьи плоды для нас — отрава,
Взрастили мы, трудясь в мороз и зной,
Венцом его украсили, казной,
Оно расцвесть роскошно не успело —
Его листва тенистая истлела.
Вот в этом наш предел и наш исход,
Не ведаю, когда покой придет!»
А царь: «Ты старое сказала слово,
А повторенье не бывает ново.
Сей мир противен светлому уму,
И мудрый ужасается ему.
Любого из живых судьба находит,
Один уходит, а другой приходит.
И в счастье и в беде — одна судьба,
Безумна с высшим судией борьба».
Синдухт — в ответ: «Поведала я притчу,
Надеясь, что я правду возвеличу.
Мудрец, достойный славы и похвал,
О древе притчу сыну рассказал,
А я ту притчу рассказала снова,
Чтоб со вниманьем выслушал ты слово.
Дастан, — открою истину тебе, —
Силки расставил тайно Рудабе.
Смутил ей сердце, сбил с пути царевну,
Найдем же выход, чтоб спасти царевну,
Я не смогла советом ей помочь,
И вижу я: страдает наша дочь».
Ошеломленный новостью такою,
Поднялся царь, сжимая меч рукою,
Вскричал: «Убью сейчас же Рудабу, —
Мне легче видеть дочь свою в гробу!»
Царица, гнев супруга понимая,
Сказала, стан Михраба обнимая:
«Властитель мой! Хотя бы к одному
Прислушайся ты слову моему,
А после поступи, как скажет разум,
Мы покоримся всем твоим приказам».
Отпрянул царь и оттолкнул жену,
Вскричал, подобный пьяному слону:
«Зачем я дочь свою в живых оставил,
Как только родилась — не обезглавил?
Был мягким, предков преступил завет,
И вот я от нее дождался бед.
Все качества отца должны быть в сыне,
Быть хуже, чем отец, — грешно мужчине.
Бесславья и позора не хочу,
А ты прибегнуть не даешь к мечу.
Когда могучий Сам и царь Ирана
Над ними власть получат невозбранно,
Тогда умрет кабульская земля,
Сады заглохнут, высохнут поля».
«Мой господин, — воскликнула царица, —
Не надобно болтать, не стоит злиться,
Не предавайся горю и слезам, —
Уже об этом знает всадник Сам,
Он с поля битвы двинулся обратно,
Он встретил эту весть благоприятно».
Промолвил царь: «Прекрасная луна!
Мне лгать в подобный час ты не должна.
Я б свадьбе не мешал, скажу я прямо,
Но Манучихра я боюсь и Сама.
И то сказать: на всей земле кого
С могучим Самом не прельстит родство?»
Синдухт сказала: «Гордый муж! Не стану
С тобой хитрить и прибегать к обману.
Твоя беда — она моя беда,
Я связана с тобою навсегда.
Как ты, и я вначале опасалась,
Но ясным наше дело оказалось.
Уж не такое чудо этот брак, —
Из сердца выкинь страх, тоску и мрак.
Заль поступил, как Фаридун когда-то,
К йеменскому царю пославший свата.
Чужой войдет как родич в твой дворец, —
Твой враг увидит в этом свой конец!»
Ответствовал Михраб, как прежде, гневный:
«Вставай и приходи ко мне с царевной».
Ей стало страшно: мрачен муж, как ночь,
Тоской терзаем, умертвит он дочь!
«Сперва, — сказала, — обещай мне милость», —
Хитрила, царский гнев смягчить стремилась.
Михраб воскликнул: «Я клянусь тебе,
Что зла не причиню я Рудабе,
Но бойся Манучихра: царь всевластный
На нас нагрянет с яростью ужасной».
От сердца у царицы отлегло,
Она склонила пред царем чело,
Ушла с улыбкой на устах, сияя:
Лицо — как день, а кудри — тьма ночная.
Сказала Рудабе: «С весельем встань,
Теперь гепард терзать не будет лань.
Давай скорей запястья, кольца спрячем,
Убранство сняв, к отцу ступай ты с плачем».
«Снимать? Зачем? — сказала та в ответ, —
Мне, бедной, притворяться — смысла нет.
Навеки я принадлежу Дастану,
А то, что явно, я скрывать не стану».
И дочь предстала пред лицом царя,
Нарядна, как восточная заря.
Отец, ее увидев, восхитился
И мысленно к Йездану обратился.
Сказал ей: «Помутнен твой ум навек!
Какой допустит знатный человек,
Чтоб вышла пери за исчадье ада?
Тебя лишить венца и перстня надо!»
Он, полный гнева, как гепард рыча,
Кружил, сжимая рукоять меча.
Ушла царевна в страхе и печали,
И желтыми ее ланиты стали.
И мать и дочь — несчастные сердца —
Прибежища искали у творца.
Манучихр узнает о любви Заля и Рудабы
Придворных шаханшаха всколыхнула
Весть о Дастане, о царе Кабула,
О том, что Заль влюблен: пришло на ум
Стать равными неравным этим двум!
Перед лицом царя царей мобеды
Об этой вести повели беседы.
Такое слово Манучихр изрек:
«За это дело нас накажет рок.
Умом, войной и силой твердой власти
Иран я вырвал из тигриной пасти.
Царь Фаридун Заххака сбросил гнет, —
Боюсь я: это семя прорастет.
Дастан, влюбившись, долг забыл сыновний:
Пусть дочь араба нам не станет ровней!
Когда у этих двух, — так царь сказал, —
Из ножен вдруг появится кинжал,
То, если в мать пойдет дитя Дастана,
Мы много зла увидим от смутьяна.
Он возмутит иранскую страну,
Чтоб отобрать корону и казну».
Мобеды вознесли царя высоко,
Назвали властелином без порока:
«Воистину мудрейший ты из нас,
Сильнейший ты из нас в тяжелый час!
Верши по смыслу веры и закона:
Твой разум в плен захватит и дракона!»
Ноузару царь царей велел созвать
Вельмож придворных, избранную знать:
«Ступайте к Саму, поведите речи,
Спросите, как вернулся всадник с сечи,
Скажите: «К нам пожалуй во дворец,
Потом домой отправишься, храбрец».
Внял храбрый Сам такому приказанью,
Обрадовался этому свиданью,
Сказал Ноузару: «Я пойду к царю,
Свиданьем с ним я душу озарю».
Со звоном чаш тогда смешались клики,
Не умолкали здравицы владыке,
Ноузару, Саму — всаднику в броне,
И всем князьям, и каждой их стране.
Прошла в веселье ночь. Когда светило,
Сверкая, тайну неба им открыло,
Вельможи, как велел им царь царей,
К его двору помчались поскорей.
Могучий Сам, воитель несравненный,
Предстал пред повелителем вселенной.
Воскликнул Манучихр: «Иди на бой,
И всех отважных ты возьми с собой!
Кабул и Хиндустан сровняй с камнями,
Дворец Михраба ты повергни в пламя.
Пусть не уйдет Михраб из рук твоих,
Не оставляй змееныша в живых.
Змеиный род, исполнен злобы лютой,
Грозит земле войной, насильем, смутой.
Всех, у кого была с Михрабом связь,
Кто власть его признал, ко злу стремясь, —
Ты обезглавь, к одной стремясь корысти;
От семени Заххака мир очисти!»
Ответил Сам: «Злодеев одолев,
Из сердца шаха прогоню я гнев».
Челом склонился предводитель рати,
Припал устами к перстню и печати.
Домой велел полкам он повернуть,
Помчались кони, пожирая путь.
Заль приезжает к Саму
Михраб и Заль проведали заране
О том, что Сам идет дорогой брани.
Уехал гневный Заль, кляня судьбу,
Сгибая шею, выпятив губу.
Услышал Сам, что скачет ветроногий,
Что появился львенок на дороге.
Тут поднялись вельможи и стрелки,
Стяг Фаридуна вознесли полки.
С коня сошел Дастан отцу навстречу,
Пошел, предстал с поклоном, с доброй речью.
Тогда с обеих спешились сторон
Начальники, старейшины племен.
К ногам отца склонился Заль-воитель,
Но долго с ним не говорил родитель.
Вновь на коня сел всадник молодой, —
Казался он горою золотой.
Пред ним, пред юношей седоголовым,
Вся знать с сочувственным предстала словом,
Мол, повинись перед отцом родным,
Обидел ты его, — склонись пред ним…
Скакала знать без горя и тревоги,
Могучий Сам вступил в свои чертоги,
С коня сойдя, не отдохнув с пути,
Тотчас же сыну приказал войти.
Вошел Дастан, чтобы услышать речи,
Склонился до земли, расправил плечи,
Отца восславил, высоко вознес,
Ланиты орошая влагой слез:
«Да будет богатырь вовек счастливым!
Ты служишь правде сердцем прозорливым, —
Лишь я в тебе опоры не найду,
Хотя и славен я в твоем роду.
Явил ты правду и земле и людям,
Ты время осчастливил правосудьем,
А мне какой ты приготовил дар?
Чтобы обрушить на меня удар,
Мазандеран ты с воинством покинул, —
Как видно, правосудье ты отринул!»
Поняв: упрек Дастана справедлив,
Стоял воитель, руки опустив.
«Да, — Сам промолвил, — правда — твой свидетель,
В твоих словах — одна лишь добродетель.
Увидел ты обиду от отца,
И радуются недругов сердца.
Мечтал: исполню я твое желанье,
Ко мне ты прибыл, испытав страданье,
Но успокойся, жди, не горячась:
Твое устрою дело в добрый час.
Властителю земли письмо составлю,
С тобой, искатель радости, отправлю,
Все доводы царю я приведу,
Чтоб он склонился к правому суду.
Когда нам другом царь вселенной будет —
Исполнит нашу просьбу, не осудит».
Сам пишет письмо Манучиxpу
Затем писца призвали во дворец,
Услышал речи мудрые писец.
Восславил Сам того, кто бесконечен,
Того, кто был всегда, кто есть, кто вечен,
Кто нам явил владычество свое,
Добро, и зло, и смерть, и бытие,
Кто создал мир с закатом и восходом,
С кружащимся над миром небосводом,
Кто — повелитель солнца, всех светил,
Кто Мапучихра славой осенил.
«Я — раб, одним лишь возрастом богатый,
Вступил с отвагой в год шестидесятый.
Пыль камфары — на голове моей:
Так я увенчан солнцем наших дней.
Я прожил жизнь свою в броне и шлеме,
В боях с твоими недругами всеми.
В таких трудах немало лет прошло,
Конь для меня — земля, мой трон — седло.
Сломил я силою своих ударов
Мазандеран и землю гургасаров.
Тебе я счастье добывал в борьбе,
Ни разу не напомнив о себе.
Но, государь, ты видишь: я старею,
Я палицей, как прежде, не владею.
И плечи, и могучий стан, и грудь
Сумели годы властные согнуть.
Аркан мой отняло седое время,
Шести десятков лет мне тяжко бремя.
Я ныне Залю уступил черед, —
Пусть в руки меч и палицу берет.
Он с просьбою придет к царю вселенной,
Он явится с мечтою сокровенной,
Угодной богу, ибо твой удел,
О царь земли, — защита добрых дел.
Сомненья нет, известно властелину,
Какой обет я дал когда-то сыну.
Его желанье для меня — закон.
Он мне сказал, обидой уязвлен:
«Ты весь Амул на виселицу вздерни,
Но лишь не вырывай Кабула корни».
Пойми: питомец птичьего гнезда,
Он рос, людей не видя никогда,
И вот пред ним луна, краса Кабула,
Своей цветущей прелестью сверкнула.
Не диво, что влюбленный одержим,
Ты гневом не грози ему своим.
Я с сердцем проводил его тяжелым.
Когда предстанет он перед престолом,
Как царь, ответствуй сыну моему:
Не мне, рабу, тебя учить уму».
Поднялся Заль, охваченный волненьем,
Письмо отца схватил он с нетерпеньем,
Пошел, вскочил в седло, помчался вскачь,
И загремел вослед ему трубач.
Синдухт отправляется к Саму
Когда в Кабул проникли злые вести,
Исполнился Михраб вражды и мести,
На Рудабу разгневавшись, вскипев,
На голову жены излил он гнев.
Сказал он: «Таково мое решенье.
Не мне с царем земли вступать в сраженье
Тебя и дочь порочную твою
При всем собранье я сейчас убью.
Быть может, царь земли свой гнев умерит,
Когда в мою покорность он поверит!»
Угрозу мужа выслушав, жена
Уселась, в скорбь свою погружена.
Подумав, молвила: «Послушай слово.
Ужели нет нам выхода иного?
Казной пожертвуй, чтоб себе помочь.
Пойми, чревата горем эта ночь,
Но день придет, спадет покров тумана,
И мир сверкнет, как перстень Бадахшана».
А царь: «Не склонен я к таким речам,
Старинных сказок не болтай мужам!
За жизнь борись, когда ее ты ценишь,
Не то кровавый саван ты наденешь».
«О царь, — Синдухт заговорила вновь, —
Мою, быть может, не прольешь ты кровь.
Мне к Саму бы пойти, извлечь из ножен
Меч разума: он более надежен.
О жизни я заботиться должна,
С тебя же только спросится казна».
Царь молвил: «Ключ получишь без препятствий;
Жалеть не стану о своем богатстве.
Бери престол, венец, рабов, коней,
В дорогу отправляйся поскорей, —
А вдруг наш город шах не ввергнет в пламя,
Погасший свет опять взойдет над нами!»
Услышал именитый от жены:
«Ты жизни хочешь? Не жалей казны!»
Надела бархат и парчу царица.
Блеск жемчугов и яхонтов струится!
Взяла, чтоб одарить богатыря,
Динаров тридцать тысяч у царя;
И десять скакунов, одетых в злато;
И десять — разукрашенных богато;
И шестьдесят блиставших красотой
Рабынь: у всех по чаше золотой.
Венец в алмазах, в славе царской власти;
И множество серег, цепей, запястий;
В рубинах, в жемчугах — престол царя,
А золото престола, как заря.
Он в целых двадцать пядей шириною,
Он всаднику подобен вышиною;
Немало всяких тканей и ковров
Навьючили на четырех слонов.
Затем вскочила на коня царица:
Могла с отважным витязем сравниться!
Торжественно приехала в Забул.
Когда ее заметил караул, —
Немедленно, себя не называя,
Велела доложить владыке края,
Богатырю, чьи славятся дела,
Чтоб принял он кабульского посла.
Так доложил завесы охранитель, —
Впустить посланца приказал воитель.
Синдухт сошла с коня, пошла вперед,
И величавым был ее приход.
Пред полководцем прах облобызала,
С достоинством хвалу ему сказала.
Тянулся караван — за рядом ряд —
На два фарсанга от дворцовых врат.
Свои дары преподнесла царица, —
У Сама стала голова кружиться,
Он голову, как пьяный, опустил,
Руками он колени обхватил.
«Не счесть богатств! — он думал, пораженный, —
Ужель теперь послами стали жены!
Богатство это от нее приняв,
Обижу я властителя держав,
А крикну ей: «Даров не надо сыну», —
Заль, как Симург, умчится на вершину!»
Подняв главу, сказал: «Рабы, слоны,
И кони, и сокровища казны
Пусть будут достоянием Дастана —
От имени луны Кабулистана!»
Свалилась тяжесть у царицы с плеч,
Пред ликом Сама к ней вернулась речь.
С ней было три кумира, три рабыни, —
Взглянув на них, ты вспомнишь о жасмине, —
В руке у них — по чаше золотой,
Где жемчуга сверкали красотой.
Они каменья высыпали разом,
Смешали жемчуг с лалом и алмазом.
«От посторонних, — отдал Сам приказ, —
Дворец очистить надобно тотчас».
Синдухт сказала: «Славен ты недаром!
Твой разум юность возвращает старым.
Ты обучаешь мудрости вельмож,
Ты озаряешь мрак и гонишь ложь.
Твоей печатью зло запечатленно,
И палица твоя благословенна!
Михраб, я допускаю, виноват,
Он плачет кровью, он тоской объят,
Но в чем виновны жители Кабула?
Зачем, над ними сталь твоя блеснула?
Моя страна живет одним тобой,
У ног твоих она лежит слугой.
Страшись того, кто создал ум и силу,
Кто каждому велел сиять светилу.
Побойся бога! Разве ты злодей,
Чтоб проливать напрасно кровь людей?»
Сказал ей Сам: «Всю правду говори ты,
Спрошу — ответь, но только не хитри ты.
Михрабу ровня ты или раба?
Где свиделись Дастан и Рудаба?
Скажи: под стать ли Рудаба владыкам
По нраву, по уму, кудрями, ликом?
Разумна ли, красива ли она?
Ты обо всем поведать мне должна».
Ответила Синдухт: «Воитель правый,
Глава богатырей, оплот державы!
Сперва мне вечной клятвой поклянись,
Такой, чтоб содрогнулись прах и высь,
Что не обрушится твое злодейство
Ни на меня, ни на мое семейство.
Имеются чертоги у меня,
Есть и казна, и слуги, и родня,
Когда я гнева твоего не встречу,
На все твои вопросы я отвечу.
Все, что Кабул таинственно замкнул,
Я постараюсь отвезти в Забул».
Воитель руку ей пожал сердечно
И, обласкав, поклялся ей навечно.
Царица, услыхав его ответ,
Прямую речь и клятвенный обет,
Склонясь к ногам богатыря сначала,
Приподнялась и тайну рассказала:
«Узнай же: от Заххака рождена,
Отважного Михраба я жена.
Я — мать царевны этой тонкостанной,
Которой отдана душа Дастана.
Чтобы узнать, кто враг тебе, кто друг
И что замыслил ты, пришла я вдруг.
Коль мы виновны, рода мы дурного,
Коль не достойны мы родства такого,
Так вот я пред тобой, полна скорбей:
Коль вяжешь, так вяжи, коль бьешь, так бей.
Но ты не мсти кабульцам неповинным,
Не мрак ночной, а светлый день яви нам».
Воитель понял, что она умна, —
С душою светлой чистая жена.
«Пусть жизнь моя, — сказал он, — оборвется,
Я не нарушу клятву полководца.
И ты, и весь Кабул, и весь твой род
Живите без печалей и невзгод.
Согласен я, союз детей устрою,
Да станет Залю Рудаба женою.
Иного корня вы, но час пришел:
Вы заслужили царство и престол,
Так создан мир, и в этом нет позора,
Бессмысленна с творцом борьба и ссора.
Письмо я написал владыке стран,
В письме — мольба и боль душевных ран.
Заль полетел к царю с челом подъятым,
Так полетел, как будто стал крылатым!
На то письмо властитель даст ответ:
Он улыбнется — мы увидим свет.
Птенец Симурга ранен в сердце ныне,
От слез его увязли ноги в глине!
Коль Рудаба страдает, как жених,
То места нет обоим средь живых!
А ты мне покажи ее ланиты, —
Прошу, за это дань с меня возьми ты!»
Ответила Синдухт богатырю:
«Даруй мне милость — сердце озарю,
Взовьется до небес мой дух убогий,
Когда в мои пожалуешь чертоги.
Приди под сень кабульского дворца,
И в дар тебе мы принесем сердца».
Сам улыбнулся. Поняла царица,
Что гнев исчез и нечего страшиться.
Отправила проворного посла,
Благую весть Михрабу подала:
«Тревоги прогони, пришла отрада,
Готовься, ибо гостя встретить надо.
Я тоже медлить не хочу в пути,
Вослед письму я поспешу прийти».
Наутро, лишь забил родник рассвета,
Синдухт, в парчу и золото одета,
Направилась неспешно во дворец,
К богатырю, чей воссиял венец.
Когда она к престолу приближалась,
Луной владычиц всем она казалась!
Склонилась перед Самом до земли,
Слова из уст царицы потекли:
Просила дозволения царица
Домой, в Кабул, с весельем возвратиться.
Сказал ей Сам: «Вернись в родимый край,
Михрабу все, что знаешь, передай».
Велел он одарить царицу щедро
Сокровищами, что таили недра,
И тем, что было ценным во дворцах,
Что на полях росло, цвело в садах,
Скотом молочным, тканями, коврами
И прочими достойными дарами.
Он руку соизволил ей пожать
И слово клятвы произнес опять,
Что дочь ее берет он Залю в жены;
Отправил с ней отряд вооруженный;
Сказал: «Живи отрадно и светло,
Кабулу не грозит отныне зло».
Поблекший лик луны расцвел на диво,
Синдухт пустилась в путь с душой счастливой.
Заль приезжает с письмом отца к Манучихру
Теперь о Зале мы слова начнем:
Он к Манучихру поскакал с письмом.
Едва лишь весть дошла до властелина
О том, что Сам с письмом направил сына,
Вельможи вышли юношу встречать,
Воителя приветствовала знать.
Заль, во дворец войдя, склонился к праху
И произнес хваленье шаханшаху.
Лицо держал во прахе, недвижим, —
Беззлобный царь был очарован им.
Поднялся юный Заль и встал у трона,
Владыка принял Заля благосклонно,
Взял у него письмо, повеселев,
Смеясь, ликуя, сердцем просветлев.
Прочтя, сказал: «Ты мне забот прибавил,
Тревожиться, печалиться заставил.
Отрадно все ж читать моим глазам
То, что прислал мне с болью старый Сам.
Хотя в душе не улеглась тревога,
Ни мало не задумаюсь, ни много,
Исполню я желания твои:
Я знаю упования твои!»
Тут появились повара у входа,
За трапезу воссел глава народа,
А после, — было так заведено, —
В другом покое стали пить вино.
Дастан, вином насытясь и едою,
Сел на коня с уздечкой золотою.
Всю ночь не спал: пылала голова,
Сомненья в сердце, на устах слова.
Стан затянув, пришел он утром paно
К победоносному царю Ирана,
А царь призвал на Заля благодать.
Когда же удалился Заль опять,
Владыка повелел собраться вместе
Мобедам седокудрым — стражам чести,
Вельможам, звездочетам, мудрецам,
С вопросом обратиться к небесам.
Ушли мобеды, много потрудились,
По звездам тайну разгадать стремились
Три дня тянулось дело, но пришли,
Румийские таблицы принесли,
Уста раскрыли пред главой народа:
«Исчислили вращенье небосвода
И волю звезд узнали мы тогда;
Не замутится чистая вода.
У Рудабы и Заля величавый
Родится витязь — гордый, с доброй славой.
Он будет долголетьем обладать.
Он явит силу, разум, благодать,
Высокий стан, могучее сложенье,
Всех на пиру затмит он и в сраженье,
Внушит он трепет всем царям земным,
И не дерзнет орел парить над ним.
Тебе служить он будет мощью бранной,
Опорой будет всадникам Ирана».
Ответил мудрецам царей глава:
«Храните в тайне вещие слова».
Вопросы мобедов и ответы Заля
Был призван шахом Заль седоволосый,
Чтоб задали жрецы ему вопросы.
Мобеды сели, бодрые душой,
А перед ними — витязь молодой:
Он должен дать на те слова ответы,
Что пологом таинственным одеты.
Сказал один мобед, к добру влеком,
Воителю, богатому умом:
«Двенадцать видел я деревьев стройных,
Зеленых, свежих, похвалы достойных,
На каждом — тридцать веточек растет,
Вовеки неизменен этот счет».
Другой воскликнул: «Отпрыск благородных!
Погнали двух коней, двух быстроходных.
Несется первый, черный, как смола,
А масть другого, как хрусталь, светла.
Торопятся, бегут они далече,
Но первый со вторым не сыщет встречи».
Промолвил третий: «Тридцать седоков
Пред шахом скачут испокон веков.
Один — всмотрись получше — исчезает,
Но их число вовек не убывает».
Сказал четвертый: «Пред тобою — луг.
Шумят ручьи, трава растет вокруг.
Могучий некто с острою косою
Придет на луг, сияющий красою,
Все, что цветет, что высохло давно,
Не внемля просьбам, скосит заодно».
«Подобно камышам, — промолвил пятый, —
Два кипариса из воды подъяты,
На каждом птица свой свивает дом,
Днем — на одном, а ночью — на другом.
Слетит с того — и ветви вдруг увянут,
На это сядет — сладко пахнуть станут.
Один — вечнозеленый кипарис,
Другой — в печали чахнет, глядя вниз».
Сказал шестой: «Богат водой проточной,
Средь горных скал воздвигнут город прочный.
Но люди той заоблачной земли
Ему пески пустыни предпочли.
Дома в сухой степи тогда возникли,
Тогда рабы и господа возникли.
Забыли все о городе в горах,
Воспоминанья превратили в прах.
Но раздается гул землетрясенья,
Их область гибнет, людям нет спасенья, —
Тогда-то город вспоминают свой,
Тогда-то жребий проклинают свой.
Слова жрецов за пологом сокрыты.
Их смысл раскрой, их сущность разъясни ты.
Когда ж постигнешь их, о витязь наш,
Из праха чистый мускус ты создашь!»
Заль вдумался в таинственные речи,
Обдумав, он расправил грудь и плечи,
Затем открыл свои уста, готов
Ответить на вопросы мудрецов;
«Дерев двенадцать названо вначале,
На каждом — тридцать веток насчитали.
Двенадцать месяцев являет год, —
На смену шаху новый шах идет, —
А каждый месяц тридцать дней приводит:
Так времени вращенье происходит.
Теперь скажу: какие два коня
Летят подобно божеству огня?
Конь белый — день, а черный — тьма ночная.
Бегут они, чреды не изменяя.
Проходит ночь, за нею день пройдет:
Так движется над нами небосвод.
При солнце встречи нет и нет во мраке?
Бегут подобно дичи от собаки.
Теперь: какие тридцать седоков
Пред шахом скачут испокон веков?
Один из них все время исчезает,
Но всадников число не убывает.
Луну сменяет новая луна:
Такая смена богом создана.
Луна идет на убыль постепенно,
А все ж она вовеки неизменна.
Теперь скажу я, — пусть поймут везде, —
О кипарисах с птицею в гнезде.
Меж двух созвездий — Овном и Весами —
И тьма и мрак сокрыты небесами,
Но лишь к созвездью Рыбы мир придет, —
И тьма и мрак откроются с высот.
Два кипариса — две небесных части,
В одной — печаль, в другой находим счастье.
А птица — это солнце: всякий час
Оно и любит нас и губит нас.
Спросил о горном городе учитель:
То — наша постоянная обитель.
Мы временно живем в степи сухой,
С ее отрадой и с ее тоской.
Она щедроты нам несет и прибыль,
Она заботы нам несет и гибель.
Землетрясенье, буря, — в этот миг
Взволнован мир, он поднимает крик,
Твой труд заносится песком пустыни,
Ты переходишь в город на вершине.
Другой начнет владеть твоим трудом,
Но так же он уйдет, как мы уйдем.
Да, нашей жизни такова основа,
Так было, так пребудет — вечно ново.
В дорогу имя доброе возьми,
Тогда прославлен будешь ты людьми,
А если ты хитер, бесчестен, жаден,
Воистину конец твой безотраден.
Хотя б до неба ты воздвиг дворец,
Лишь в саване ты встретишь свой конец.
Ты ляжешь в страхе, с мертвыми очами,
Сокрыт в земле, покрытый кирпичами.
На луг приходит человек с косой,
Траве он страшен свежей и сухой.
Он косит свежую, сухую косит
И тем не внемлет, кто пощады просит.
Да, время — каш косарь, а люди — луг,
Равны пред косарем и дед и внук,
Равны пред ним и молодость и старость,
Ища добычи, он впадает в ярость.
От века было так и будет впредь:
Рождается дитя, чтоб умереть.
Мы в эту дверь войдем, из той мы выйдем,
А пред собою косаря мы видим!»
В Кабуле готовятся к встрече гостей
Умом Дастана восхитился шах,
Услышал мудрость он в его словах.
Собрал он столько ценностей отборных,
Что удивил дарами всех придворных:
Венец в алмазах, трон — как небеса,
Запястья, цепи, серьги, пояса,
Здесь были и одежды дорогие,
Рабы, и кони, и дары другие.
Затем ответил Саму шаханшах, —
Дивись: была отрада в тех строках!
«Отважный богатырь, воитель знатный!
Как лев, ты побеждаешь в битве ратной.
О Сам! Твое письмо ко мне пришло,
И стало на душе моей светло.
Я все исполнил, что тебе желанно,
Что было счастьем и мечтой Дастана».
Простился Заль с властителем держав,
Над витязями голову подняв.
Гонца отправил к Саму юный воин,
Мол, я подарков царских удостоен,
С престолом воавращаюсь и венцом,
С весельем в сердце, с радостным лицом.
Таким для Сама было это слово,
Что юношею стал седоголовый!
На скакуна гонцу велел он сесть,
Михрабу он послал благую весть,
И тот обрадовался несказанно
Родству с владыкою Забулистана,
Как будто мертвый снова жизнь постиг,
Как будто юным снова стал старик!
Послал он за женой прекраснолицей,
Беседовал он ласково с царицей:
«Хвала, супруга, твоему уму,
Ты светлой мыслью озарила тьму.
С таким богатырем ты породнилась,
Что даже венценосцам дарит милость.
Начало положила ты, жена,
И ты же дело завершить должна.
Все, чем богат дворец, — перед тобою:
Казна, престол, венец — перед тобою».
Синдухт, супруга выслушав слова,
Покои убрала для торжества.
Украсила айван, как своды рая,
Вино, шафран и амбру разливая.
Ковер златоузорный был раскрыт,
Сверкал в узоре каждый хризолит.
Другой раскрыла — в жемчугах отборных.
Блиставший, словно капли вод озерных.
Установила на айване трон, —
Китайский был обычай соблюден.
Узоры трона — камни дорогие,
Меж них — изображения резные,
Бегут ступени, яхонтом горя, —
То был богатый трон, престол царя!
Одела дочь в сверкающие платья,
На всех уборах вывела заклятья,
В раззолоченный увела покой,
Куда не мог проникнуть взор людской.
Кабулистан украсился богато,
Был полон красок, блеска, аромата.
Потребовали множество рабов,
Убрали спины боевых слонов,
Воссели барабанщики с певцами,
Украсили чело свое венцами,
Чтобы гостей с почетом привести,
Бросая злато, мускус на пути.
Заль возвращается в Забул
Как быстрый челн в реке, как в небе птица,
Дастан спешил, не мог остановиться.
Узнав, что прибыл богатырь земли,
Торжественно встречать его пошли.
Звенели во дворце забульском крики:
«Вернулся Заль счастливый, солнцеликий!»
Воитель Сам явился впереди,
Он долго сына прижимал к груди.
Освободившись из его объятий,
Поведал Заль о царской благодати.
Веселье, счастье старый Сам обрел,
Взошел он вместе с сыном на престол.
То улыбаясь, то улыбку пряча,
Сказал, что сына ждет во всем удача:
«К нам из Кабула, разума полна,
По имени Синдухт пришла жена.
Потребовала слово — дал ей слово,
Что зла не причиню ей никакого.
Просила ей помочь от всей души —
Ответы наши были хороши.
Просила, чтоб луна Кабулистана
Женою стала нашего Дастана.
Просила посетить ее жилье,
Чтоб от недуга исцелить ее.
Сейчас ее посол принес нам слово,
Что к торжеству в Кабуле все готово.
Каким же будет разговор с послом?
Какой ответ Михрабу мы пошлем?»
Был счастлив Заль, — тревоги все забыты,
Зарделись, как рубин, его ланиты.
И понял Сам, на Заля бросив взгляд,
Каким желаньем сын его объят:
Одна лишь Рудаба ему желанна,
Обман — все остальное для Дастана!
Заль женится на Рудабе
Велел раскрыть завесу старый Сам,
Велел звенеть звонкам и бубенцам,
Велел послу поехать на верблюде, —
Пусть знает царь Михраб, пусть знают люди,
Что полководец двинулся вперед:
С Дастаном, с малым войском он придет.
Над городом — звонков индийских звоны,
И чангов голоса, и лютней стоны.
Скажи: запели крыши, ворота,
Земля сияньем новым залита!
Игривы кони, челки их красивы,
Умащены душистой амброй гривы.
Синдухт навстречу вышла, а вокруг —
Рабыни, что готовы для услуг.
Несли рабыни чаши золотые,
А в чашах — мускус, камни дорогие.
Тут раздались хваленья двум гостям,
Посыпались каменья к их ногам.
Кто принял в этом торжестве участье,
Обрел богатство, и восторг, и счастье!
С улыбкою царице молвил Сам:
«Ты скоро ль Рудабу покажешь нам?»
Ответила Синдухт: «А где подарки
За то, что взглянешь ты на светоч яркий?»
«Проси, что хочешь, ты, — воскликнул Сам, —
Все, чем владею, я тебе отдам!»
Пошли к раззолоченному покою,
Чтоб встретиться с цветущею весною.
Сам, восхищенный яркой красотой,
Вдруг замер пред царевной молодой.
Он слов не находил для восхваленья.
Он глаз не отводил от изумленья.
Позвал Михраба, радостью объят, —
Союз скрепили, совершив обряд.
Влюбленных усадив на трон единый,
Посыпали алмазы и рубины.
Венец луны — в каменьях дорогих,
В короне золотой сиял жених.
Велел Михраб внести заветный свиток, —
Да знают все сокровищ преизбыток!
Он список вслух прочел. Ты скажешь тут:
«Все это слушать уши не дерзнут!»
Все вышли к месту пира и веселий.
Семь дней они с вином в руках сидели,
Затем они сидели во дворце, —
Счастливых три недели во дворце!
Собравшись в путь, уехал Сам вначале:
Его в Систан дела сраженья звали.
А Заль, стремясь веселье растянуть,
Собрался через три недели в путь.
Луну Кабула он увез оттуда, —
Под паланкин поставил он верблюда.
Уехали с отрадой из дворца.,
Восславив милосердного творца.
Сияя счастьем брачного союза,
Дошли с весельем в сердце до Нимруза.
Тут Залю Сам вручил венец, престол,
Свои войска в сражение повел:
На гургасаров, под счастливым стягом,
В поход пошел он, озаренный благом.
Сказал: «Я опасаюсь той страны,
Где очи и сердца нам не верны.
От них, проклятых, — смута постоянно,
Сражусь я с нечистью Мазандерана!»
Герой всепобеждающий ушел,
Вступил Дастан-властитель на престол.
Рождение Рустама
Не много с той поры минуло весен, —
Стал кипарис высокий плодоносен.
Отяжелела будущая мать,
Румянца на ланитах не видать.
Не зная сна, несла под сердцем бремя,
И день пришел: приспело родов время.
В беспамятстве упала в тяжкий миг,
И вот раздался на айване крик:
Рыдала Рудаба, в тоске сгорая,
Свое лицо и косы раздирая.
До Заля эти вопли донеслись,
Услышал он, что страждет кипарис.
К супруге подошел он, к изголовью,
Глаза в слезах, облито сердце кровью,
Но, вспомнив про Симургово перо,
Сказал царице: «К нам придет добро».
Разжег жаровню в комнате царицы
И опалил перо священной птицы.
Настала тьма нежданная вокруг,
Симург могучий появился вдруг,
Подобно облаку с жемчужной влагой, —
Но то не жемчуг был, — то было благо!
Спросил: «О чем тоскуешь ты сейчас?
Зачем ты слезы льешь из львиных глаз?
От пери среброгрудой, луноликой
На свет родится богатырь великий.
Он барса криком приведет в испуг, —
И шкура в клочья разлетится вдруг,
И, прячась от воителя в чащобе,
Грызть когти будет барс в бессильной злобе.
Пред ним склонится лев, целуя прах,
Отпрянет вихрь, пред ним почуяв страх.
Скорее приведи ты ясновидца,
С кинжалом должен он сюда явиться.
Сперва луну вином ты опьяни,
Из сердца страх и горе прогони.
Он чрево рассечет, исполнен знанья, —
Не причинит жене твоей страданья.
Разрежет, окровавит он живот,
Из логова он львенка извлечет.
Затем зашьет он чрево луноликой, —
Избавишься от горести великой.
Смешаешь мускус, молоко, траву,
Которую тебе я назову,
Смесь растолчешь, просушишь утром рано,
Приложишь, — заживет мгновенно рана.
Затем потри ее моим пером, —
Познаешь благо под моим крылом.
Затем возрадуйся, прогнав тревогу,
Затем с молитвой обратись ты к богу:
Он древо царства для тебя взрастил,
Вечноцветущим счастьем наградил.
Забудь свою печаль, свои сомненья:
Получишь плод от этого цветенья».
Сказав, перо он вырвал из крыла
И, бросив, прянул в небо, как стрела.
Перо Симурга поднял седокудрый,
Исполнил Заль советы птицы мудрой.
Синдухт рыдала, муку обретя:
Из чрева скоро выйдет ли дитя?
Пришел мобед и влагу дал хмельную,
Искусный лекарь усыпил больную,
Рассек без боли чрево, заглянул,
Младенцу он головку повернул
И бережно извлек его оттуда, —
Никто не видывал такого чуда!
То мальчик был, но был он силачом,
Могуч сложеньем и красив лицом.
Дивились все его слоновой стати:
Никто не слышал о таком дитяти!
На сутки усыпленная вином,
Спала царевна безмятежным сном,
Не слышала, как рану ей зашили,
И снадобьем от боли излечили.
Очнулась луноликая от сна,
И обратилась к матери она.
Ей золото и жемчуга на ложе
Посыпали, хваля величье божье.
Тотчас же ей ребенка принесли, —
Сеял, как небожитель, сын земли!
И улыбнулась Рудаба дитяти:
Он был исполнен царской благодати!
Сказала: «Спасена я! Би-растам!»
Отсюда имя мальчика: Рустам.
Из шелка сшили куклу, ростом с львенка, —
Похожую на этого ребенка.
Набили куклу шерстью дорогой,
Украсив щеки солнцем и звездой,
Драконов на предплечьях начертили,
Персты когтями львиными снабдили,
Под мышки положили ей копье,
Поводья, палица — в руках ее.
На лошади, — вокруг была охрана, —
Отправили подобье мальчугана.
Осыпали дирхемами послов,
Верблюд помчался с вьюками даров.
Когда увидел Сам, воитель знатный,
Подобье внука с палицей булатной, —
Остолбенел, возликовал старик,
Воскликнул: «Эта кукла — мой двойник!
Пусть даже будет ей мой внук по пояс, —
Осядут облака, на нем покоясь!»
Затем потребовал к себе посла
И дал ему динаров без числа.
Затем такой устроил пир чудесный,
Что удивился даже свод небесный.
Затем он Залю написал ответ,
Благоухавший, словно райский цвет.
Вначале он воздал творцу хзаленье,
Приветствуя судьбы круговращенье.
Потом он Залю написал хвалы,
Владыке палицы, меча, стрелы.
Писал о кукле, силой наделенной
И царской благодатью осененной:
«Дитя храните так, чтоб на порог
С бедой прийти не смел и ветерок».
Сам приезжает к Рустаму
Над головой вселенная вращалась,
Судьбы предначертанье открывалось.
Высокий станом, к девяти годам
Подобным кипарису стал Рустам.
Ты скажешь: с дедом, витязем великим,
Он сходен статью, разумом и ликом.
Услышал Сам крылатую молву,
Что сын Дастана стал подобен льву.
Забилось сердце Сама громким стуком,
И пожелал он свидеться со внуком.
Над воинством назначил он вождя,
Ушел, людей бывалых уведя.
Дастан велел ударить в барабаны,
Закрыли землю воинские станы,
А сам с Михрабом поскакал верхом,
Спеша предстать перед седым отцом.
Огромный слон был к витязю направлен,
Был золотой престол на нем поставлен,
Воссел на троне отрок дорогой,
Плечист, могуч, со львиною рукой,
Венец на голове, кушак на стане,
Пред грудью щит, и палица во длани.
Отважный Сам приехал, — и тогда
Построились дружины в два ряда.
Сошли с коней кабульский царь с Дастаном,
Все, что гордились возрастом и саном,
Пред полководцем распростерлись ниц,
Воздали Саму славу без границ.
Расцвел, как роза, рассмеялся звонко
Воитель Сам, когда увидел львенка.
Велел, чтоб на слоне подъехал он.
Венцом, щитом и троном умилен,
Поцеловал дитя в глаза и брови.
Замолкли барабаны, рев слоновий.
Затем к дворцу направили коней,
Был весел путь, а речи — веселей»
Дед восхищался внуком громогласно,
Благословлял Рустама ежечасно.
Хмелели, чаши поднося к устам:
«Будь счастлив, Заль! Да здравствует Рустам!»
В день новолунья, в месяц благодатный,
Задумал Сам пуститься в путь обратный.
Он выехал, счастливый, из ворот,
С ним Заль один проделал переход.
«Мой сын, — сказал отважный Сам Дастану, —
Будь правосуден, чуждым будь обману.
Царям ты внемлешь, царский чтишь престол,
Богатству — светлый разум предпочел,
Ты с юных лет отринул зла дорогу,
И впредь иди путем, угодным богу,
Затем, что скоро ждет разлука нас,
Боюсь я сердцем, что настал мой час».
Душою молчалив и жарок речью,
Воитель поскакал боям навстречу
А Заль, оставив за собой Забул,
Свои полки к Систану повернул.
На иранском престоле Манучихру наследовал его сын Ноузар, неразумные действия которого вызвали в стране всеобщее недовольство. Приглашенный из Систана богатырь Сам отказался от предложенного ему вельможами трона, поскольку, как он заявил, владеть верховной властью может лишь потомок царей.
Меж тем в Иран вторглись туранцы, во главе которых стоял могучий богатырь Афрасиаб, сын шаха Пашанга. Сначала они разбили иранцев, но подоспевший Заль, только что похоронивший отца Сама, разгромил туранцев, а Афрасиаб в отместку обезглавил захваченного в плен Ноузара. После Ноузара в Иране недолго правили Зав и Гершасп.
Прослышав о смерти Гершаспа, Заль отправил юного Рустама на гору Албурз с наказом привести потомка древних царей Кей-Кубада, который стал основателем новой династии Кейанидов. Сыновья же погибшего Ноузара — Тус и Густахм, которых вельможи не допустили к власти, стали военачальниками нового шаха.
Кей-Кубаду наследовал Кей-Кавус. Дивы, пишет Фирдоуси, постоянно сбивали его с истинного пути. Сначала они внушили ему мысль о походе в Мазандеран, где он попал в плен к страшному чудовищу Белому диву. Узнав о постигшей шаха беде, Заль направил на выручку юного Рустама, который по пути в Мазандеран совершил семь подвигов, известных под названием «Хафт хан» («Семь привалов»). Богатырь убил Белого дива, разгромил мазандеранское воинство и освободил из плена иранцев.
Недолго пробыв в столице, Кей-Кавус идет походом на Хамаваран, правителя которого он разбил в сражении. Узнав о том, что у шаха есть прекрасная дочь по имени Судаба, Кей-Кавус сватается к ней и женится.
Хамаваранский правитель пригласил в гости Кей-Кавуса с воинами, напал врасплох и заточил всех в темницу.
Меж тем Афрасиаб, прослышав о пленении Кавуса, снова вторгся в Иран и захватил большую часть страны. Рустам отправился на выручку Кавусу. Шах Хамаварана вызвал на помощь войска из Египта и Бербера, но Рустам разбил их и освободил Кей-Кавуса из плена. Возвратившись в Иран, Рустам изгнал Афрасиаба, Кей-Кавус, вернувшись в столицу, построил роскошный дворец на горе Албурз.
Но вскоре дивы вновь совратили Кавуса с истинного пути и надоумили его подняться на небо, дабы познать тайны мироздания. Кавус велел привязать к паланкину четырех голодных орлов, но, взлетев, они вскоре выбились из сил и опустились в отдаленном краю. И вновь Рустам отправился на его поиски, нашел в глухом лесу и вернул в столицу.
Далее описываются охота и пирушка Рустама и семи его витязей в угодьях Афрасиаба. На них напало все туранское воинство, но Рустам разогнал туранцев и с победой вернулся в столицу Ирана.
—————
—————
—————
Конец стихотворения – все стихи в оригинале.
Стихотворная библиотека. Становитесь участником и публикуйте свои собственные стихи прямо здесь
Стихотворное чудовище – многоязычный сайт о поэзии. Здесь вы можете читать стихи в оригинале на других языках, начиная с английского, а также публиковать свои стихи на доступных языках.
© Poetry Monster, 2021. Стихи на английском.
Найти стихотворение, читать стихотворение полностью, стихи, стих, классика и современная поэзия по-русски и на русском языке на сайте Poetry.Monster.
Read poetry in Russian, find Russian poetry, poems and verses by Russian poets on the Poetry.Monster website.
Блог редактора Poetry Monster о политике, экономике, русском языке
Внешние ссылки
Yandex – лучший поисковик на русском языке
Qwant – лучий поисковик во Франции, замечателен для поиска на французском языке, также на других романских и германских языках
Министерство культуры Российской Федерации
