Henry Wadsworth Longfellow (Генри Уодсворт Лонгфелло)
The Song of Hiawatha. 14. Picture-Writing
In those days said Hiawatha, "Lo! how all things fade and perish! From the memory of the old men Pass away the great traditions, The achievements of the warriors, The adventures of the hunters, All the wisdom of the Medas, All the craft of the Wabenos, All the marvellous dreams and visions Of the Jossakeeds, the Prophets! "Great men die and are forgotten, Wise men speak; their words of wisdom Perish in the ears that hear them, Do not reach the generations That, as yet unborn, are waiting In the great, mysterious darkness Of the speechless days that shall be! "On the grave-posts of our fathers Are no signs, no figures painted; Who are in those graves we know not, Only know they are our fathers. Of what kith they are and kindred, From what old, ancestral Totem, Be it Eagle, Bear, or Beaver, They descended, this we know not, Only know they are our fathers. "Face to face we speak together, But we cannot speak when absent, Cannot send our voices from us To the friends that dwell afar off; Cannot send a secret message, But the bearer learns our secret, May pervert it, may betray it, May reveal it unto others." Thus said Hiawatha, walking In the solitary forest, Pondering, musing in the forest, On the welfare of his people. From his pouch he took his colors, Took his paints of different colors, On the smooth bark of a birch-tree Painted many shapes and figures, Wonderful and mystic figures, And each figure had a meaning, Each some word or thought suggested. Gitche Manito the Mighty, He, the Master of Life, was painted As an egg, with points projecting To the four winds of the heavens. Everywhere is the Great Spirit, Was the meaning of this symbol. Mitche Manito the Mighty, He the dreadful Spirit of Evil, As a serpent was depicted, As Kenabeek, the great serpent. Very crafty, very cunning, Is the creeping Spirit of Evil, Was the meaning of this symbol. Life and Death he drew as circles, Life was white, but Death was darkened; Sun and moon and stars he painted, Man and beast, and fish and reptile, Forests, mountains, lakes, and rivers. For the earth he drew a straight line, For the sky a bow above it; White the space between for daytime, Filled with little stars for night-time; On the left a point for sunrise, On the right a point for sunset, On the top a point for noontide, And for rain and cloudy weather Waving lines descending from it. Footprints pointing towards a wigwam Were a sign of invitation, Were a sign of guests assembling; Bloody hands with palms uplifted Were a symbol of destruction, Were a hostile sign and symbol. All these things did Hiawatha Show unto his wondering people, And interpreted their meaning, And he said: "Behold, your grave-posts Have no mark, no sign, nor symbol, Go and paint them all with figures; Each one with its household symbol, With its own ancestral Totem; So that those who follow after May distinguish them and know them." And they painted on the grave-posts On the graves yet unforgotten, Each his own ancestral Totem, Each the symbol of his household; Figures of the Bear and Reindeer, Of the Turtle, Crane, and Beaver, Each inverted as a token That the owner was departed, That the chief who bore the symbol Lay beneath in dust and ashes. And the Jossakeeds, the Prophets, The Wabenos, the Magicians, And the Medicine-men, the Medas, Painted upon bark and deer-skin Figures for the songs they chanted, For each song a separate symbol, Figures mystical and awful, Figures strange and brightly colored; And each figure had its meaning, Each some magic song suggested. The Great Spirit, the Creator, Flashing light through all the heaven; The Great Serpent, the Kenabeek, With his bloody crest erected, Creeping, looking into heaven; In the sky the sun, that listens, And the moon eclipsed and dying; Owl and eagle, crane and hen-hawk, And the cormorant, bird of magic; Headless men, that walk the heavens, Bodies lying pierced with arrows, Bloody hands of death uplifted, Flags on graves, and great war-captains Grasping both the earth and heaven! Such as these the shapes they painted On the birch-bark and the deer-skin; Songs of war and songs of hunting, Songs of medicine and of magic, All were written in these figures, For each figure had its meaning, Each its separate song recorded. Nor forgotten was the Love-Song, The most subtle of all medicines, The most potent spell of magic, Dangerous more than war or hunting! Thus the Love-Song was recorded, Symbol and interpretation. First a human figure standing, Painted in the brightest scarlet; 'T is the lover, the musician, And the meaning is, "My painting Makes me powerful over others." Then the figure seated, singing, Playing on a drum of magic, And the interpretation, "Listen! 'T is my voice you hear, my singing!" Then the same red figure seated In the shelter of a wigwam, And the meaning of the symbol, "I will come and sit beside you In the mystery of my passion!" Then two figures, man and woman, Standing hand in hand together With their hands so clasped together That they seemed in one united, And the words thus represented Are, "I see your heart within you, And your cheeks are red with blushes!" Next the maiden on an island, In the centre of an island; And the song this shape suggested Was, "Though you were at a distance, Were upon some far-off island, Such the spell I cast upon you, Such the magic power of passion, I could straightway draw you to me!" Then the figure of the maiden Sleeping, and the lover near her, Whispering to her in her slumbers, Saying, "Though you were far from me In the land of Sleep and Silence, Still the voice of love would reach you!" And the last of all the figures Was a heart within a circle, Drawn within a magic circle; And the image had this meaning: "Naked lies your heart before me, To your naked heart I whisper!" Thus it was that Hiawatha, In his wisdom, taught the people All the mysteries of painting, All the art of Picture-Writing, On the smooth bark of the birch-tree, On the white skin of the reindeer, On the grave-posts of the village.
Перевод на русский язык
Песнь о Гайавате. 14. Письмена
"Посмотри, как быстро в жизни Все забвенье поглощает! Блекнут славные преданья, Блекнут подвиги героев; Гибнут знанья и искусство Мудрых Мидов и Вэбинов, Гибнут дивные виденья, Грезы вещих Джосакидов! Память о великих людях Умирает вместе с ними; Мудрость наших дней исчезнет, Не достигнет до потомства, К поколеньям, что сокрыты В тьме таинственной, великой Дней безгласных, дней грядущих. На гробницах наших предков Нет ни знаков, ни рисунков. Кто в могилах, - мы не знаем, Знаем только - наши предки; Но какой их род иль племя, Но какой их древний тотем - Бобр, Орел, Медведь, - не знаем; Знаем только: "это предки". При свиданье - с глазу на глаз Мы ведем свои беседы; Но, расставшись, мы вверяем Наши тайны тем, которых Посылаем мы друг к другу; А посланники нередко Искажают наши вести Иль другим их открывают". Так сказал себе однажды Гайавата, размышляя О родном своем народе И бродя в лесу пустынном. Из мешка он вынул краски, Всех цветов он вынул краски И на гладкой на бересте Много сделал тайных знаков, Дивных и фигур и знаков; Все они изображали Наши мысли, наши речи. Гитчи Манито могучий Как яйцо был нарисован; Выдающиеся точки На яйце обозначали Все четыре ветра неба. "Вездесущ Владыка Жизни" - Вот что значил этот символ. Гитчи Манито могучий, Властелин всех Духов Злобы, Был представлен на рисунке, Как великий змей, Кинэбик. "Пресмыкается Дух Злобы, Но лукав и изворотлив" - Вот что значит этот символ. Белый круг был знаком жизни, Черный круг был знаком смерти; Дальше шли изображенья Неба, звезд, луны и солнца, Вод, лесов, и горных высей, И всего, что населяет Землю вместе с человеком. Для земли нарисовал он Краской линию прямую, Для небес - дугу над нею, Для восхода - точку слева, Для заката - точку справа, А для полдня - на вершине. Все пространство под дугою Белый день обозначало, Звезды в центре - время ночи, А волнистые полоски - Тучи, дождь и непогоду. След, направленный к вигваму, Был эмблемой приглашенья, Знаком дружеского пира; Окровавленные руки, Грозно поднятые кверху, - Знаком гнева и угрозы. Кончив труд свой, Гайавата Показал его народу, Разъяснил его значенье И промолвил: "Посмотрите! На могилах ваших предков Нет ни символов, ни знаков. Так пойдите, нарисуйте Каждый - свой домашний символ, Древний прадедовский тотем, Чтоб грядущим поколеньям Можно было различать их". И на столбиках могильных Все тогда нарисовали Каждый - свой фамильный тотем, Каждый - свой домашний символ: Журавля, Бобра, Медведя, Черепаху иль Оленя. Это было указаньем, Что под столбиком могильным Погребен начальник рода. А пророки, Джосакиды, Заклинатели, Вэбины, И врачи недугов, Миды, Начертали на бересте И на коже много страшных, Много ярких, разноцветных И таинственных рисунков Для своих волшебных гимнов: Каждый был с глубоким смыслом, Каждый символом был песни. Вот Великий Дух, Создатель, Озаряет светом небо; Вот Великий Змей, Кинэбик, Приподняв кровавый гребень, Извиваясь, смотрит в небо; Вот журавль, орел и филин Рядом с вещим пеликаном; Вот идущие по небу Обезглавленные люди И пронзенные стрелами Трупы воинов могучих; Вот поднявшиеся грозно Руки смерти в пятнах крови, И могилы, и герои, Захватившие в объятья Небеса и землю разом! Таковы рисунки были На коре и ланьей коже; Песни битвы и охоты, Песни Мидов и Вэбинов - Все имело свой рисунок! Каждый был с глубоким смыслом, Каждый символом был песни. Песнь любви, которой чары Всех врачебных средств сильнее, И сильнее заклинаний, И опасней всякой битвы, Не была забыта тоже. Вот как в символах и знаках Песнь любви изображалась: Нарисован очень ярко Человек багряной краской - Музыкант, любовник пылкий. Смысл таков: "Я обладаю Дивной властью надо всеми!" Дальше - он поет, играя На волшебном барабане, Что должно сказать: "Внемли мне! Это мой ты слышишь голос!" Дальше - эта же фигура, Но под кровлею вигвама. Смысл таков: "Я буду с милой. Нет преград для пылкой страсти!" Дальше - женщина с мужчиной, Стоя рядом, крепко сжали Руки с нежностью друг другу. "Все твое я вижу сердце И румянец твой стыдливый!" - Вот что значил символ этот. Дальше - девушка средь моря, На клочке земли, средь моря; Песня этого рисунка Такова: "Пусть ты далеко! Пусть нас море разделяет! Но любви моей и страсти Над тобой всесильны чары!" Дальше - юноша влюбленный К спящей девушке склонился И, склонившись, тихо шепчет, Говорит: "Хоть ты далеко, В царстве Сна, в стране Молчанья, Но любви ты слышишь голос!" А последняя фигура - Сердце в самой середине Заколдованного круга. "Вся душа твоя и сердце Предо мной теперь открыты!" - Вот что значил символ этот. Так, в своих заботах мудрых О народе, Гайавата Научил его искусству И письма и рисованья На бересте глянцевитой, На оленьей белой коже И на столбиках могильных. Перевод И. Бунина
Henry Wadsworth Longfellow’s other poems:
1417
