Henry Wadsworth Longfellow (Генри Уодсворт Лонгфелло)
The Song of Hiawatha. 7. Hiawatha’s Sailing
"Give me of your bark, O Birch-tree! Of your yellow bark, O Birch-tree! Growing by the rushing river, Tall and stately in the valley! I a light canoe will build me, Build a swift Cheemaun for sailing, That shall float upon the river, Like a yellow leaf in Autumn, Like a yellow water-lily! "Lay aside your cloak, O Birch-tree! Lay aside your white-skin wrapper, For the Summer-time is coming, And the sun is warm in heaven, And you need no white-skin wrapper!" Thus aloud cried Hiawatha In the solitary forest, By the rushing Taquamenaw, When the birds were singing gayly, In the Moon of Leaves were singing, And the sun, from sleep awaking, Started up and said, "Behold me! Gheezis, the great Sun, behold me!" And the tree with all its branches Rustled in the breeze of morning, Saying, with a sigh of patience, "Take my cloak, O Hiawatha!" With his knife the tree he girdled; Just beneath its lowest branches, Just above the roots, he cut it, Till the sap came oozing outward; Down the trunk, from top to bottom, Sheer he cleft the bark asunder, With a wooden wedge he raised it, Stripped it from the trunk unbroken. "Give me of your boughs, O Cedar! Of your strong and pliant branches, My canoe to make more steady, Make more strong and firm beneath me!" Through the summit of the Cedar Went a sound, a cry of horror, Went a murmur of resistance; But it whispered, bending downward, 'Take my boughs, O Hiawatha!" Down he hewed the boughs of cedar, Shaped them straightway to a frame-work, Like two bows he formed and shaped them, Like two bended bows together. "Give me of your roots, O Tamarack! Of your fibrous roots, O Larch-tree! My canoe to bind together, So to bind the ends together That the water may not enter, That the river may not wet me!" And the Larch, with all its fibres, Shivered in the air of morning, Touched his forehead with its tassels, Said, with one long sigh of sorrow. "Take them all, O Hiawatha!" From the earth he tore the fibres, Tore the tough roots of the Larch-tree, Closely sewed the bark together, Bound it closely to the frame-work. "Give me of your balm, O Fir-tree! Of your balsam and your resin, So to close the seams together That the water may not enter, That the river may not wet me!" And the Fir-tree, tall and sombre, Sobbed through all its robes of darkness, Rattled like a shore with pebbles, Answered wailing, answered weeping, "Take my balm, O Hiawatha!" And he took the tears of balsam, Took the resin of the Fir-tree, Smeared therewith each seam and fissure, Made each crevice safe from water. "Give me of your quills, O Hedgehog! All your quills, O Kagh, the Hedgehog! I will make a necklace of them, Make a girdle for my beauty, And two stars to deck her bosom!" From a hollow tree the Hedgehog With his sleepy eyes looked at him, Shot his shining quills, like arrows, Saying with a drowsy murmur, Through the tangle of his whiskers, "Take my quills, O Hiawatha!" From the ground the quills he gathered, All the little shining arrows, Stained them red and blue and yellow, With the juice of roots and berries; Into his canoe he wrought them, Round its waist a shining girdle, Round its bows a gleaming necklace, On its breast two stars resplendent. Thus the Birch Canoe was builded In the valley, by the river, In the bosom of the forest; And the forest's life was in it, All its mystery and its magic, All the lightness of the birch-tree, All the toughness of the cedar, All the larch's supple sinews; And it floated on the river Like a yellow leaf in Autumn, Like a yellow water-lily. Paddles none had Hiawatha, Paddles none he had or needed, For his thoughts as paddles served him, And his wishes served to guide him; Swift or slow at will he glided, Veered to right or left at pleasure. Then he called aloud to Kwasind, To his friend, the strong man, Kwasind, Saying, "Help me clear this river Of its sunken logs and sand-bars." Straight into the river Kwasind Plunged as if he were an otter, Dived as if he were a beaver, Stood up to his waist in water, To his arm-pits in the river, Swam and shouted in the river, Tugged at sunken logs and branches, With his hands he scooped the sand-bars, With his feet the ooze and tangle. And thus sailed my Hiawatha Down the rushing Taquamenaw, Sailed through all its bends and windings, Sailed through all its deeps and shallows, While his friend, the strong man, Kwasind, Swam the deeps, the shallows waded. Up and down the river went they, In and out among its islands, Cleared its bed of root and sand-bar, Dragged the dead trees from its channel, Made its passage safe and certain, Made a pathway for the people, From its springs among the mountains, To the waters of Pauwating, To the bay of Taquamenaw.
Перевод на русский язык
Песнь о Гайавате. 7. Пирога Гайаваты
"Дай коры мне, о Береза! Желтой дай коры, Береза, Ты, что высишься в долине Стройным станом над потоком! Я свяжу себе пирогу, Легкий челн себе построю, И в воде он будет плавать, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка! Скинь свой белый плащ, Береза! Скинь свой плащ из белой кожи: Скоро лето к нам вернется, Жарко светит солнце в небе, Белый плащ тебе не нужен!" Так над быстрой Таквамино, В глубине лесов дремучих Восклицал мой Гайавата В час, когда все птицы пели, Воспевали Месяц Листьев, И, от сна восставши, солнце Говорило: "Вот я - Гизис, Я, великий Гизис, солнце!" До корней затрепетала Каждым листиком береза, Говоря с покорным вздохом: "Скинь мой плащ, о Гайавата!" И ножом кору березы Опоясал Гайавата Ниже веток, выше корня, Так, что брызнул сок наружу; По стволу, с вершины к корню, Он потом кору разрезал, Деревянным клином поднял, Осторожно снял с березы. "Дай, о Кедр, ветвей зеленых, Дай мне гибких, крепких сучьев, Помоги пирогу сделать И надежней и прочнее!" По вершине кедра шумно Ропот ужаса пронесся, Стон и крик сопротивленья; Но, склоняясь, прошептал он: "На, руби, о Гайавата!" И, срубивши сучья кедра, Он связал из сучьев раму, Как два лука, он согнул их, Как два лука, он связал их. "Дай корней своих, о Тэмрак, Дай корней мне волокнистых: Я свяжу свою пирогу, Так свяжу ее корнями, Чтоб вода не проникала, Не сочилася в пирогу!" В свежем воздухе до корня Задрожал, затрясся Тэмрак, Но, склоняясь к Гайавате, Он одним печальным вздохом, Долгим вздохом отозвался: "Все возьми, о Гайавата!" Из земли он вырвал корни, Вырвал, вытянул волокна, Плотно сшил кору березы, Плотно к ней приладил раму. "Дай мне, Ель, смолы тягучей, Дай смолы своей и соку: Засмолю я швы в пироге, Чтоб вода не проникала, Не сочилася в пирогу!" Как шуршит песок прибрежный, Зашуршали ветви ели, И, в своем уборе черном, Отвечала ель со стоном, Отвечала со слезами: "Собери, о Гайавата!" И собрал он слезы ели, Взял смолы ее тягучей, Засмолил все швы в пироге, Защитил от волн пирогу. "Дай мне, Еж, колючих игол, Все, о Еж, отдай мне иглы: Я украшу ожерельем, Уберу двумя звездами Грудь красавицы пироги!" Сонно глянул Еж угрюмый Из дупла на Гайавату, Словно блещущие стрелы, Из дупла метнул он иглы, Бормоча в усы лениво: "Подбери их, Гайавата!" По земле собрал он иглы, Что блестели, точно стрелы; Соком ягод их окрасил, Соком желтым, красным, синим, И пирогу в них оправил, Сделал ей блестящий пояс, Ожерелье дорогое, Грудь убрал двумя звездами. Так построил он пирогу Над рекою, средь долины, В глубине лесов дремучих, И вся жизнь лесов была в ней, Все их тайны, все их чары: Гибкость лиственницы темной, Крепость мощных сучьев кедра И березы стройной легкость; На воде она качалась, Словно желтый лист осенний, Словно желтая кувшинка. Весел не было на лодке, В веслах он и не нуждался: Мысль ему веслом служила, А рулем служила воля; Обогнать он мог хоть ветер, Путь держать - куда хотелось. Кончив труд, он кликнул друга, Кликнул Квазинда на помощь, Говоря: "Очистим реку От коряг и желтых мелей!" Быстро прыгнул в реку Квазинд, Словно выдра, прыгнул в реку, Как бобер, нырять в ней начал, Погружаясь то по пояс, То до самых мышек в воду. С криком стал нырять он в воду, Поднимать со дна коряги, Вверх кидать песок руками, А ногами - ил и травы. И поплыл мой Гайавата Вниз по быстрой Таквамино, По ее водоворотам, Через омуты и мели, Вслед за Квазиндом могучим. Вверх и вниз они проплыли, Всюду были, где лежали Корни, мертвые деревья И пески широких мелей, И расчистили дорогу, Путь прямой и безопасный От истоков меж горами И до самых вод Повэтин, До залива Таквамино. Перевод И. Бунина
Henry Wadsworth Longfellow’s other poems:
1526
