Robert William Service (Роберт Уильям Сервис)
My Prisoner
We was in a crump—'ole, 'im and me; Fightin’ wiv our bayonets was we; Fightin’ ‘ard as ’ell we was, Fightin’ fierce as fire because It was ‘im or me as must be downed; ’E was twice as big as me; I was ‘arf the weight of ’e; We was like a terryer and a ‘ound. ’Struth! But ‘e was sich a ’andsome bloke. Me, I’m 'andsome as a chunk o’ coke. Did I give it ‘im? Not ’arf! Why, it fairly made me laugh, ‘Cos ’is bloomin’ bellows wasn’t sound. Couldn’t fight for monkey nuts. Soon I gets ‘im in the guts, There ’e lies a—floppin’ on the ground. In I goes to finish up the job. Quick ‘e throws ’is ‘ands above ’is nob; Speakin’ English good as me: “'Tain’t no use to kill,” says 'e; “Can’t yer tyke me prisoner instead?” “Why, I’d like to, sir,” says I; “But —yer knows the reason why: If we pokes our noses out we’re dead. ”Sorry, sir. Then on the other 'and (As a gent like you must understand), If I ‘olds you longer ’ere, Wiv yer pals so werry near, It’s me 'oo’ll 'ave a free trip to Berlin; If I lets yer go away, Why, you’ll fight another day: See the sitooation I am in. “Anyway I’ll tell you wot I’ll do, Bein’ kind and seein’ as it’s you, Knowin’ 'ow it’s cold, the feel Of a 'alf a yard o’ steel, I’ll let yer ‘ave a rifle ball instead; Now, jist think yerself in luck. . . . ’Ere, ol’ man! You keep 'em stuck, Them saucy dooks o’ yours, above yer 'ead.” ‘Ow ’is mits shot up it made me smile! ‘Ow ’e seemed to ponder for a while! Then 'e says: “It seems a shyme, Me, a man wot’s known ter Fyme: Give me blocks of stone, I’ll give yer gods. Whereas, pardon me, I’m sure You, my friend, are still obscure. . . .” “In war,” says I, “that makes no blurry odds.” Then says 'e: “I’ve painted picters too. . . . Oh, dear God! The work I planned to do, And to think this is the end!” “'Ere,” says I, “my hartist friend, Don’t you give yerself no friskin’ airs. Picters, statoos, is that why You should be let off to die? That the best ye done? Just say yer prayers.” Once again ‘e seems ter think awhile. Then ’e smiles a werry 'aughty smile: “Why, no, sir, it’s not the best; There’s a locket next me breast, Picter of a gel 'oo’s eyes are blue. That’s the best I’ve done,” says 'e. “That’s me darter, aged three. . . .” “Blimy!” says I, “I’ve a nipper, too.” Straight I chucks my rifle to one side; Shows 'im wiv a lovin’ farther’s pride Me own little Mary Jane. Proud ‘e shows me ’is Elaine, And we talks as friendly as can be; Then I ‘elps ’im on ‘is way, ’Opes 'e’s sife at ‘ome to—day, Wonders —’ow would eE 'Aave treated me?
Перевод на русский язык
Мой пленный
Мы с ним сошлися – тык на тык, Мы с ним сошлися – штык на штык. Кому там скорчиться и лечь? Кому там хмыкнуть и убечь? Взглянув налево и направо, «Конец!» – подумал я, друзья: Был немец – во! А рядом – я, Дворняжка против волкодава! Но немец – грозен и могуч, А я – негрузен и прыгуч. И я заехал без помех, Заехал – это просто смех! – Ему в живот его обширный. И взвыла кажная кишка, И наподобие мешка Свалился наземь парень жирный. Его прикончить – запростяк. И тут беспомощный толстяк Мне по-английски молвил вдруг: «Не убивай! Не надо, друг! Сдаюсь!» И я ответил: «Слышь-ка, Живи! Но ежель мы с тобой Пойдём сейчас туда, где бой, Нам обоим с тобою – крышка! Ещё, – сказал я, – чёрт возьми, Ты кое-что в расчёт прими: Сидеть с тобой – опять фигня: Твои зацапают меня И скажут: “Плен отведай, на-ко! ” А отпущу тебя – так что ж? Ты завтра снова в бой пойдёшь. – Вот ситуёвина, однако! Что предложить тебе теперь? Не сабли, слышь, – ведь я не зверь, – Пол-ярда в самое нутро, А пулю, понял? Ну добро! Ох, повезло тебе, парнище! Уйти отсель без лишних мук, – Такой случáй бывает, друг, Один-единственный из тыщи!» И так он был серьёзен, – ох, Что я чуть сó смеху не сдох! И он сказал мне: «Я из тех, Кто знал и Славу, и Успех. Из камня я сумел бы миру Живого Бога изваять! Тебе, однако, не понять…». «Война, – сказал я, – не до жиру». «А сколько, – пленный продолжал, – Ещё б картин я написал! Всё – прахом, раз и навсегда!» «Да ну, – сказал я, – ерунда: Ты говоришь, закончив битву, Создатель статуй и картин, Что это – лучшее?.. Ну, блин… Короче, друг, читай молитву». Он вновь задумался – и вот Он растянул в улыбке рот. «Не это лучшее, о нет. Вгляни на доченькин портрет, – Сказал он, фотку вынимая. – Три года ей». – И на дитю Я глянул и воскликнул: «Тю! И у меня – ну вточь такая!» Винтовку я отставил прочь И тоже вынул фотку. «Дочь!» Мы говорили долго с ним. Я отпустил его к своим... Давно покончено с войною, А я всё думаю: «Не врежь Я толстяку тому допрежь, Как поступил бы он со мною?» © Перевод Евг. Фельдмана 4-5.12.2006 Все переводы Евгения Фельдмана
Robert William Service’s other poems:
1411
