Tobias George Smollett (Тобайас Джордж Смоллетт)
Ode to Independence
STROPHE.
Thy spirit, Independence! let me share,
Lord of the lion-heart and eagle-eye;
Thy steps I follow with my bosom bare,
Nor heed the storm that howls along the sky.
Deep in the frozen regions of the north,
A goddess violated brought thee forth,
Immortal Liberty, whose look sublime,
Hath bleach’d the tyrant’s cheek in every varying clime.
What time the iron-hearted Gaul,
With frantic Superstition for his guide,
Arm’d with the dagger and the pall,
The sons of Woden to the field defied;
The ruthless hag, by Weser’s flood,
In Heaven’s name urged the infernal blow,
And red the stream began to flow:
The vanquished were baptised with blood! [1]
ANTISTROPHE.
The Saxon prince in horror fled
From altars stain’d with human gore;
And Liberty his routed legions led
In safety to the bleak Norwegian shore.
There in a cave asleep she lay,
Lull’d by the hoarse resounding main;
When a bold savage pass’d that way,
Impell’d by destiny, his name Disdain.
Of ample front the portly chief appear’d:
The hunted bear supplied a shaggy vest;
The drifted snow hung on his yellow beard,
And his broad shoulders braved the furious blast.
He stopp’d; he gazed; his bosom glow’d,
And deeply felt the impression of her charms;
He seized the advantage Fate allow’d,
And straight compress’d her in his vigorous arms.
STROPHE.
The curlew scream’d, the Tritons blew
Their shells to celebrate the ravish’d rite;
Old Time exulted as he flew,
And Independence saw the light;
The light he saw in Albion’s happy plains,
Where, under cover of a flowering thorn,
While Philomel renew’d her warbled strains,
The auspicious fruit of stolen embrace was born.
The mountain Dyriads seized with joy
The smiling infant to their charge consign’d;
The Doric Muse caress’d the favourite boy;
The hermit Wisdom stored his opening mind:
As rolling years matured his age,
He flourish’d bold and sinewy as his sire;
While the mild passions in his breast assuage
The fiercer flames of his maternal fire.
ANTISTROPHE.
Accomplish’d thus he wing’d his way,
And zealous roved from pole to pole,
The rolls of right eternal to display,
And warm with patriot thoughts the aspiring soul;
On desert isles ‘twas he that raised
Those spires that gild the Adriatic wave, [2]
Where Tyranny beheld, amazed,
Fair Freedom’s temple where he mark’d her grave:
He steel’d the blunt Batavian’s arms
To burst the Iberian’s double chain;
And cities rear’d, and planted farms,
Won from the skirts of Neptune’s wide domain. [3]
He with the generous rustics sate
On Uri’s rocks [4] in close divan;
And wing’d that arrow sure as fate,
Which ascertain’d the sacred rights of man.
STROPHE.
Arabia’s scorching sands he cross’d,
Where blasted Nature pants supine,
Conductor of her tribes adust
To Freedom’s adamantine shrine;
And many a Tartar horde forlorn, aghast,
He snatch’d from under fell Oppression’s wing,
And taught amidst the dreary waste
The all-cheering hymns of liberty to sing.
He virtue finds, like precious ore,
Diffused through every baser mould;
E’en now he stands on Calvi’s rocky shore, [5]
And turns the dross of Corsica to gold.
He, guardian Genius! taught my youth
Pomp’s tinsel livery to despise;
My lips, by him chastised to truth,
Ne’er paid that homage which my heart denies.
ANTISTROPHE.
Those sculptured halls my feet shall never tread,
Where varnish’d Vice and Vanity, combined
To dazzle and seduce, their banners spread,
And forge vile shackles for the freeborn mind;
While Insolence his wrinkled front uprears,
And all the flowers of spurious Fancy blow;
And Title his ill-woven chaplet wears,
Full often wreath’d around the miscreant’s brow;
Where ever-dimpling Falsehood, pert and vain,
Presents her cup of stale Profession’s froth;
And pale Disease, with all his bloated train,
Torments the sons of gluttony and sloth.
STROPHE.
In Fortune’s car behold that minion ride,
With either India’s glittering spoils oppress’d;
So moves the sumpter-mule in harness’d pride,
That bears the treasure which he cannot taste.
For him let venal bards disgrace the bay,
And hireling minstrels wake the tinkling string;
Her sensual snares let faithless Pleasure lay;
And jingling bells fantastic Folly ring;
Disquiet, doubt, and dread shall intervene,
And Nature, still to all her feelings just,
In vengeance hang a damp on every scene,
Shook from the baneful pinions of Disgust.
ANTISTROPHE.
Nature I’ll court in her sequester’d haunts,
By mountain, meadow, streamlet, grove, or cell,
Where the poised lark his evening ditty chaunts,
And Health, and Peace, and Contemplation dwell.
There Study shall with Solitude recline,
And Friendship pledge me to his fellow swains,
And Toil and Temperance sedately twine
The slender cord that fluttering life sustains;
And fearless Poverty shall guard the door,
And Taste unspoil’d the frugal table spread,
And Industry supply the humble store,
And Sleep unbribed his dews refreshing shed;
White-mantled Innocence, ethereal sprite!
Shall chase far off the goblins of the night,
And Independence o’er the day preside,
Propitious power! my patron and my pride!
[Footnote 1: ‘Baptised with blood:’ Charlemagne obliged four thousand Saxon prisoners to embrace the Christian religion, and immediately after they were baptized, ordered their throats to be cut. Their prince, Vitikind, fled for shelter to Gotrick, king of Denmark.]
[Footnote 2: ‘Adriatic wave:’ although Venice was built a considerable time before the era here assigned for the birth of Independence, the republic had not yet attained to any great degree of power and splendour.]
[Footnote 3: ‘Neptune’s wide domain:’ the Low Countries, and their
revolt from Spain, are here alluded to.]
[Footnote 4: ‘Uri’s rocks:’ alluding to the known story of William Tell and his associates.]
[Footnote 5: ‘Calvi’s rocky shore:’ the noble stand made by Paschal Paoli, and his associates, against the usurpations of the French king.]
Перевод на русский язык
Ода к Независимости
СТРОФА. Будь, Независимость, моей судьбой И дай частицу собственного духа! Иду с душой открытой за тобой. На чёрном небе ветры воют глухо. На севере Свобода родилась, И, каждый час от страха сатанея, Со злобою внимал ей всякий князь И становился мертвеца бледнее. Железносерд, безжалостен, суров, Там Галл надменный, пылко суеверя, На битву вызвал Во́дана сынов И в ней нанёс им страшные потери. И ведьма там у Ве́зера-реки Благословила ад проникновенно, И воды покраснели, и полки В своей крови предстали по колено! АНТИСТРОФА. И от своих кровавых алтарей Саксонский принц бежал, не видя брода. Но без потери лже-богатырей В Норвегию доставила Свобода. Она в пещере, завершив дела, Уснула, чуя умиротворенье. И тут судьба к пещере призвала Гиганта, имя коему – Презренье. Он был известен всюду и везде, Косматый вождь с горящими очами. Рыдали вьюги в жёлтой бороде И громы громыхали за плечами. Он задохнулся, спящую узрев: Она была пленительной и свежей. И, похоти почуя перегрев, Он навалился с силою медвежьей! СТРОФА. Пел кроншнеп; в раковину дул тритон, И Время на глазах помолодело, И яркий свет, взглянув на Альбион, Внезапно Независимость узрела. Шиповник цвёл, и этот яркий свет Равнины источали в изобилье. И соловьи послали свой привет Рождённому от грубого насилья. Дриады воскормили крикуна, Дорическая муза обласкала. Там, делу посвятив себя сполна, Ребёнка Мудрость важно наставляла. Он быстро повзрослел, и вскоре был Он силы преисполнен исполинской. В нём страсти нежные смиряли пыл И укрощали пламень материнский. АНТИСТРОФА. Он был крылат, и вечные права На уровне высокого полёта Провозгласил, – и тем была жива Восторженная дума патриота. Свободе на безлюдных островах Возвёл он храм, и там волна взыграла, И Тирания, не скрывая страх, На воды Адриатики взирала. Бата́вам он оружье наострил, Чтоб цепи Иберийцев разрубили. Возвёл он грады, веси укрепил В пределах, что Нептуновыми были. На скалах У́ра он собрал народ, Простой, но благородный, – и тогда-то Пустил стрелу, и подтвердил полёт, Что только право человека – свято! СТРОФА. Он посетил Ара́вию. Она Страдала от жарищи неотвязной. Повёл он кочевые племена, Повёл к Свободе, в храм её алмазный. Потом, в татарской побывав орде, Татар освободил от угнетенья И показал, как в счастье и в беде Свободу прославляют в песнопенье. Искал он добродетель, как руду. На Корсику пришёл он, в Ка́льви, чтобы, Отдавшись вдохновенному труду, Отбросы сделать златом высшей пробы. «Не увлекайся внешней мишурой!» – Хранитель мой, внушал он мне сызмлада, Бил по губам, когда я лгал порой, И повторял: «Не смей, не смей, не надо!» АНТИСТРОФА. Но я пойду в блистательный чертог, Где Мелочь преисполнена значенья, Туда, где цепи выковал Порок, Свободного Ума ограниченья, И где Наглец везде и всюду вхож, В любую дверь войдёт, не постучится, Где буйным цветом процветает Ложь И там, где Подлость титулом кичится, Где не вино, а пена, пузыри Шипят и бродят в чаше у Притворства, Где хвори от зари и до зари Терзают леность и казнят обжорство! СТРОФА. Он, Крез новейший, умопомрачит, Награбленное выставит помпезно. Он, словно мул, что золото влачит, Которое для мула бесполезно. Подкупленные барды, – пусть они Ему внушают лестные химеры И чувственные ставят западни То Наслажденье, что не знает меры. Но пусть Природа, верная себе, Стяжателю устроит отомщенье И предоставит собственной судьбе, Стряхнув брезгливо с крыльев Отвращенья! АНТИСТРОФА. А я пройдусь по Матери Земле, Увижу рощи, горы и закаты, Где жаворонки свиристят во мгле Свои ежевечерние кантаты, И к думе одиночеством прильну, И обнаружу вдруг оторопело, Что здесь наималейшую струну Не заглушает общая капелла. И здесь я заработаю трудом На скромный стол и скромные пожитки, Здоровый Сон придёт ко мне потом, И будет утро, и роса в избытке. Невинность, эльф, носитель белых риз, Во славу дня прогонит фурий ночи. О Независимость! Восторг! Девиз! Я гордости своей сдержать не в мочи! © Перевод Евг. Фельдмана 27-28.12.1999 31.12.1999-3.01.2000 11.01.2000 (ред.) 10.09.2009 (ред.) Все переводы Евгения Фельдмана
Tobias George Smollett’s other poems:
- To Mirth
- Ода реке Ле́вен-Ва́тер • Ode to Leven-Water
- Слёзы Шотландии. Стихи, написанные в 1746 году • The Tears of Scotland. Written in the Year 1746
1155
